Она-то на Бога видно запала капитально. Я замечал, что у некоторых теток, после наступления климакса, пробуждается религиозное сознание, которое порой приобретает гипертрофированные формы. Посты, платочки, многозначительный вид, смиренная улыбочка — довольно унылое зрелище. Но от ее вопроса потянуло такой затхлостью, таким повеяло разложением… так он мне показался, оскорбителен, что я не выдержал, — вспылил: «Как можно-с! Я сам, в некотором смысле — бог!» — и картинно захохотал. Она в ужасе отшатнулась.
Я и теперь обхожу стороной этих бесполых созданий.
Постоянно хотелось водки. Посещала такая фантазия: уйти в лес, выпить бутылку — и уснуть на снегу…
Но жизнь меня научила сопротивляться. Когда всё так запущено — самое время взлететь на вершину, оглядеть все вокруг, увидеть с тех высот себя — любимого — и посмеяться над бренностью мира.
Однако с полетами не получалось — слишком тяжел оказался любимый…
С Верой мы продолжали встречаться. Димку я избегал. И Вера понимала — лучше нам не пересекаться.
— Он сейчас другой стал. Переживает сильно. Раньше за каждой юбкой бегал. Что ты! Такой бабник. Мандавошками меня наградил. А на 8 марта сидела одна, как дура — ждала. Пришел датый, с бутылкой — даже цветочка не подарил.
— Вот и хорошо.
— Что ж тут хорошего?
— Может, наладится у вас. Ты же сама говоришь — другим стал.
— Наладится… Это он сейчас такой, пока ты со мной. Не будет тебя — всё закрутится по новой.
Потом неожиданно добавила:
— У меня на свете никого ближе нет. Только ты и Димка.
— А сын?
— Антошка — это совершенно другое.
Она улыбнулась.
— Он тебя вспоминал тут. Ты помнишь — обещал в зоопарк с ним сходить. Он — помнит.
— Схожу.
Я раздвоился. Всё существо мое негодовало: уходи! Не место тебе среди этих людей. Ты приносишь людям несчастье. Но сердце, мое глупое сердце, так жалобно скулило… умоляло меня: останься! Живи и не думай. Живи — и люби! В жизни так всего много, что достойно любви…
— Давай поженимся, — сказала Вера.
— Давай.
— Нет, ты серьезно — согласен?
— Согласен.
Я больше не хотел самоуглубленных исследований. Я запретил себе залезать в то болото. Что будет завтра, через неделю — плевать! Я просто очень боялся пустоты, поселившейся в моих углах. Мне даже подумалось: будем жить вчетвером. А что? Мне не хотелось умирать…
Пошли с Верой в детский сад — разведать, удастся ли, пристроить Антошку. Она сама разговаривала с заведующей. Когда мы вышли, сказала, что в принципе всё можно уладить. Главное, чтобы ты захотел, — добавила она, глядя мне прямо в глаза. Она вообще очень чувствовала меня, сейчас — особенно обостренно — смотрела прямо в меня и видела, что творится в душе.
О, опять этот, пугающий меня вопрос! Хочу ли я? Он преследовал меня всю жизнь! От него веяло обреченностью…
Хорошо, — говорил я себе, — черт с тобой, ничего не хоти! Но делай же что-нибудь, шевелись, выполняй долг перед жизнью! И опять вопрос: долг увести чужую жену с ребенком? оставить Антошку без отца? — поистине, заплел ты себе мозги, порождение Франкенштейна!
И тут мне Вера сообщила — у нас будут свои дети. Целых два!
УЗИ показало — у нас будет двойня.
— Ч-черт!
Передо мной распахнулись окна в небеса. Тысяча ясных окошек! Смотри же, смотри туда! Там все иначе…
— Ты не рад?
— Ты что! Это чудо какое-то… А кто?
— Пока невозможно определить — срок очень маленький. Но уже видно, что два.
— Класс!
— Ты не бойся, это — твое. Я, как с тобой стала жить, с Димкой ни разу не спала. Он не понимал ничего, психовал — я и рассказала ему про наши отношения. Ведь правильно?
— Ты молодец.
Кто это сейчас говорил? Кто это без тени смущения говорит так складно, так убежденно. Кто это у нас такой великодушный, простой… настоящий мужчина! Многодетный отец семейства решает насущные жизненные проблемы.
Кому и зачем я вру, на сей раз?
Но тут случилось то, что должно было случиться…
Мое последнее посещение хирурга — закопало все надежды на возрождение.
Все процедуры, что назначил мне хирург, не приносили почти никакого результата. Больше того — у меня поднялась температура. Всю ночь нестерпимо болела рука и голова.
Утром я вновь отправился в поликлинику.
Хирург был молод, нелеп и замотан жизнью. Еще в первое посещение я чувствовал: он не совсем понимает, что у меня с рукой.
— Ушиб, говорите?
— Да. Но сначала совсем не болело. Только через неделю резкая боль и онемение.
Читать дальше