Юрий Цыганов - Зона любви

— Чего ты психуешь? Я же вижу, что-то случилось…

Ну! и что ты молчишь? Вываливай свою страшную тайну! Круши все подряд!

— Как Антошка?

— Приболел.

— Что с ним?!

— Ничего страшного — простудился. С матерью на горку кататься ходили. Насилу, говорит, утащила. Мокрый весь — вспотел. Ну и просквозило…

— Понятно.

— Что-то ты мне сегодня не нравишься…

— Внешне или унутренне? — я попытался шутить.

— Слу-ушай, как же я забыла… я сон сегодня видела. Страшный такой! Будто мы идем с тобой по дороге. Ты Антошку на руках несешь, а Димка сзади тащится и прощение у меня просит. За что? — не пойму. Бормочет чего-то и плачет. А ты вдруг остановился, Антошку мне передаешь, и говоришь: «Всё, Вера, дальше тебе нельзя». И пошел не оглядываясь. А на затылке у тебя… дырка… нет, не дырка — пустота… небо видно… звезды. И сам ты какой-то нереальный — чужой… Я так испугалась! и проснулась. Ты меня бросить хочешь?

— Не говори глупости!

— Сон вещий был. Я знаю.

— Дай выпить чего-нибудь.

— Что… без бутылки сказать не решаешься?

— Хватит болтать ерунду! Сны какие-то… я не за этим пришел.

— А за чем?

— Выпить дай!

— Что, в заплыв собрался?

— Вера — выпить — дай!

— Чего тебе?

— Водка есть? не паленая…

— У меня всё есть. Сейчас, между прочим, Димка приедет. Он на рынок поехал за сигаретами.

— Ну и что?

— Нажретесь ведь…

Так. О, кей! Разговора не получится. Надо сваливать и прийти послезавтра. Хорошо, послезавтра, так послезавтра. У меня впереди еще целая неделя. Только куда и зачем сваливать? В пустую камеру? В этот лепрозорий-одиночку? Пережевывать свою катастрофу? Нет уж, увольте! У меня есть семья, и я буду находиться с ней…

Пришел Димка. Притащил огромную сумку товара: сигареты, жвачку и прочую ерунду. На меня посмотрел, как на явление природы — типа, дождь с утра, пасмурно, но что делать — в жизни всякое бывает. Переживем.

— А вам товар разве не завозят? — задал я идиотский вопрос.

Димка усмехнулся, и принялся молча раскладывать товар по полкам.

— Ты чего… совсем того… наивный? — уставилась на меня Вера.

— А, ну да… — сказал я многозначительно, будто чего-нибудь понял.

— Ты думаешь, когда меня грабанули — мне хозяин неустойку выплатил? А если обсчитаешься? Шиш! Твои проблемы. А этот один выпивает сколько!

Я смутился. Хотя, в отличие от Димки, всегда платил за себя, и угощал, не считая денег… Однако! Я понял другое… понял, какая гигантская пропасть, лежит между нами.

Их жизнь — простая, реальная, пусть незамысловатая, но полноценная. И моя — придуманная, праздная… собственно и не жизнь — так… аномальное явление! Катаклизм! Я не живу — себя насилую, не смотрю — в щель подглядываю. Что я вообще тут делаю? Кому я парю мозги? себе? этим детям? Безумец! Заезжий музыкант, играющий непонятную страшную бессмысленную мелодию. Ты мимоходом ломаешь чужие жизни, творишь беззаконие только потому, что у самого не сложилось. Любовь?.. — да брось ты! ты умеешь любить только свой пуп! Ты просто загнал себя в угол, в котором поселилась пустота… и которая прожигает тебя, как огонь… тебя ломает и топчет какая-то неведомая сила! Ты в ужасе, в предсмертной агонии цепляешься за спасительные ростки чужой жизни, ты кричишь из своей тяжелой, вязкой пустоты: «Помогите! Кто-нибудь… хоть кто… подойдите ко мне! я буду служить вам, как раб… как собака! Я замерз в своем пекле!». Кричишь… но знаешь уже, — не будешь ты ни служить, ни жить их простой и незамысловатой жизнью. Ты способен только разрушать и плодить сифилитиков!

Я поплыл в знакомых сумерках своей проклятости. Кто меня проклял? За что? «В поисках любви я вечно… и вечно личины проклятья я должен обнаруживать и разбивать!» Обнаружить… да, удалось… разбить — нет уж сил! Кокон, свитый вокруг меня, так надежен, — не прорвать его, не осилить…

Я пил и пил, нагружался огненной влагой, и спирт, разлитый в крови, уносил меня к истине. Вера с испугом поглядывала на меня…

Неожиданно завалился гость. Приятель Димки.

— Капустин, — представился он, — брат того самого…

— Того самого — кого?

— Сборная СССР…

— Хоккеист что ль?

— Ну, тык!

Капустин засиял, показывая выбитые зубы.

— Я сам за сборную юниоров играл!

Он, очевидно, ждал от меня поощрения.

— Молодец! — сказал я. — Пить будешь?