Юрий Цыганов - Зона любви

Лужков, помню, и сам мужик был не хилый, но тут — оторопь берет — возлежит глыба — рыба-кит натуральная; мухи-комарики — в нос, уши, глаза лезут; всякие лягушки, пиявки, змеи и прочие пресмыкающиеся просто кишмя под пиджаком кишат и из-под кепки смотрят. Так нет, бобры к нему еще присоседились — плотину решили строить. Нагрызли деревьев, натащили всяких палок и мастерят запруду прямо у него под носом. А уж бездомных собак, кошек, хищников и хищниц разных — ни счесть. Все по нему лазают, меж собой грызутся. Но ни одна тварь, заметьте, ни одна драная кошка саму Голову не тронула — сильно уважали! Да и властные структуры опять же не дремлют…

Тогда, значит, структуры репу почесали, вспомнили, наконец, что им Голова велел. Клич запустили по всей их местности такого содержания: «Кто Храм Апофеоза Любви в три дня и три ночи построит — тому быть! Нет — сами знаете, че бывает…»

Построили тогда в шеренгу всех сказочников. А их всего два отыскалось.

Один — чума — на Коньке Горбунке прискакал, типа, он такой отвязной крутой пацан, такой раскрученный. На ходу — пиарит, имиджем всем тычет, кастингом пылит! Горбунок тоже весь такой — от Юдашкина — в брюликах, мишуре, шузы — на платформе. Второй — просто грузин.

И властные структуры спрашивают тогда по всей форме:

— Так-растак, сукины дети, отвечать Его Превосходительству Голове, когда на гнилом болоте под названием бассейн «Москва» — Храм Апофеоза Любви воздвигнете? Доколе! нам, россиянам, без национальной идеи горе мыкать! Доколе народу православному для всего цивилизованного мира — пугалом быть?! Смотреть в глаза Его Превосходительству!!

Первый со страху сразу с конька свалился. А Горбунок весь имидж тут же растерял — в чисто поле свинтил, в траве-мураве хоронится. А второй — грузин, между прочим — как заорет без акцента:

— Вах! Ты зачем мою маму трогал! Я твою маму трогал? Храм ему нужно воздвигнуть? Вах! Я тебе сто таких храмов воздвигну! Я тебе всю Москву воздвигну! Только маму не трогай! Я бы мог и Нью-Йорк воздвигнуть, только мама в Москве, а Нью-Йорк черт знает где, и там террористы.

Понравились Голове Лужкова такие смелые слова. Особенно, про маму. И поскольку первый сказочник смылся, приняла Голова ответственное решение: поручить воздвигнуть Храм Апофеоза Любви на гнилом болоте бассейна «Москва» этому отчаянному грузину. И всю Москву воздвигнуть, раз такое дело…

И грузин тогда говорит, уже с сильным акцентом: «Дарагой Голова, если я начну строит пирямо сдесь, где ты паказал, то вас нэмножечк попачкаю. Тут будут гиряз, му-у-сор, булдозер будэт нэмножечк пи-и-иль дэлат, бетон-мутон… Не могли бы ви, дарагой, нэмножк подвинут свой Голова?»

— Зачем мусор, зачем бетон? — возмутился Голова. — С бетоном и Дурак построит. Ты мне воздвигни нерукотворный Храм. И сроку тебе — три дня. Только такие Храмы стоят вечно. А я здесь пока полежу. Проверю, значит, твои таланты…

И пока хитрый и наглый Грузин тайно песок завозил с бетоном, а Голова, дурак дураком, в грязной луже лежал, таланты у грузина высматривал, Амуры устроили провокацию. Так всегда бывает во времена эпохальных строек и неопределенности позиций властных структур. Без провокаций у Амуров настроение портится. Это не я говорю, — мировой опыт вопиет с каждой страницы истории!

Вот вам, пожалуйста: из динамика некто, голосом, похожим на Левитана, заявляет: «Ужель в природе женщины искать страданье?!» На что из толпы возразили: «Любовь — единственный путь к благополучию, домашнему теплу и спокойной старости!» А кто-то, сильно народный, балагур и пьяница пропел: «Люблю я женщину одну — как ветчину; как борщ и макароны по-флотски — плотски!» А из динамика властные структуры грозно: «Истина — как женщина; стыд — лукавство! Чего она хочет сильнее всего, того она знать не желает. Кому она подчиняется? Только насилью!» Толпа поняла тогда кое-чего и возбудилась ни на шутку: «Хватит сопли жевать, Заратустра! Даешь — свободную любовь!». А куплетист из как бы народа продолжил с пафосом: «Но есть еще одна деваха, я люблю ее как Баха, или Бетховена — духовенно!» А из динамика: «Для высших сфер паренья ей нужно чувство принужденья!».

Толпа завелась окончательно, выбрала себе предводителем куплетиста Бетховена и рысью устремилась к скважинам. Бегут — пыль столбом! Добежали самые матерые особи. Остальные умерли естественной смертью, с пулей в затылке. То есть из всей толпы осталось шесть особей во главе с куплетистом. И тут же — все скважины на запор! А ночью припадал каждый к своей скважине — и сосал, сосал в извращенной форме. Вот такая у них получилась свободная любовь.