Юрий Цыганов - Зона любви

Ты — была европейской женщиной.

Я — неотесанный русский мужик. Поэтому долго это продолжаться не могло. Во мне копились обиды, множились комплексы… и Зверь, дремавший во мне, однажды очнулся от спячки и распорядился по-своему.

Я напился до беспамятства и выплеснул всё наружу…

Я убил тебя.

И утром, в блеклой мгле наступающего рассвета, Зверь поведал мне о случившемся…

Я остался один…

Анна-Мария (Аня, Маша, Аве Мария… Я так и не успел придумать ей имя, свой собственный звук) была лишена какой бы то ни было зауми. При встрече, она кидалась мне на шею, как малое дитя, не обращая внимания ни на что.

Эти порывы, светящееся лицо… Господи, как я благодарен тебе за эти мгновения!

Тогда, быть может впервые, ты — моя верная колдунья — оставила меня. Но — я уверен! — наблюдала со стороны…

Если от меня попахивало спиртным, Анна сокрушалась:

— Мой алькоголик… Ну, что мне с тобой делать?

Как много у нас всего случилось за этот месяц — не передать. Целая огромная, наполненная жизнь!

Да — любовь — ты большая фокусница. Марья-искусница. Ты творила чудеса со временем. О, какие тайны раскрывались, какие миры мы посещали!

И кто осмелится мне сказать, что жизнь я прожил бессмысленно…

— Кто?!

Я вопросительно посмотрел на ангелов. Все, как один, сидели, потупив взоры… Никто не осмелился сказать такой ерунды.

У нее тогда был небольшой отпуск в театре, поэтому мы встречались каждый день. Бродили по Москве, заходили к приятелям, познакомивших нас… Третьяковка, кино… Как сейчас помню, ходили на «Лолиту». Тогда был большой ажиотаж вокруг этого фильма. Где-то его запретили к показу (чуть ли не в самой же Америке), а у нас — пожалуйста — смотри, чего хочешь. Очевидно, была директива: запретить запрещать. Мне это по вкусу. Хотя сам запретил бы кое-кого. Некоего господина Икс. Есть такой плодовитый и вредоносный человек. Вернее так: пусть показывает, что хочет, только не увековечивает свое творчество в людных местах. Плохую книгу можно не читать, картину не смотреть. А здесь… Только забудешься, задумаешься о прекрасном… Бац! Аж вздрагиваешь — смотрит на тебя отовсюду внутренний мир этого прохвоста, воплощенный в цветном металле.

Ладно… В жизни всякое случается. И не в такое дерьмо, бывает, вляпаешься…

Кстати, я бы хотел заметить, так сказать, на полях: Москву невозможно испортить. Ни Храмом Христа Спасителя, ни этим чудом-юдом у Крымского моста, ни прочим рукоблудием наших архитекторов и скульпторов… Москва — город мифологем, поэтому человеческий разум, капитально, здесь не в силах внедриться.

Но вернемся к «Лолите». Этот американский «шедевр» моей подружке совсем не понравился, как, впрочем, не нравился и сам роман. Сама его блядская фабула. Мне же тогда нравилось решительно всё. И Третьяковка, и американское кино… Я смотрел — и не видел.

Когда человеку по настоящему хорошо, то настроение ему не испортит даже господин Икс, поверьте… зуб даю!

Но в один из моментов я почувствовал беспокойство — он приехал. В ее поведении как будто ничего не изменилось. Она мне сказала просто:

— Да, он приехал. Ну, так что? Как приехал, так и уедет.

И я успокоился.

Но потом появились маленькие неувязочки, которым умный политик не придал бы значения. (Хотя, кто этих умных политиков разберет?) Я же всему придавал значение… Как профессиональный разведчик в стане врага, я не мог расслабиться. Права не имел. Я всё фиксировал, каждую мелочь наносил на микропленку, вмонтированную в компьютер моей головы. И, как разведчик же, таился. Задание было архиважное. На карту была поставлена моя жизнь.

Первая неувязочка вышла такая.

После постели, где нам было хорошо… (Постель — известно любому разведчику — лучшее место, где можно почерпнуть информацию). Человеку эмоциональному и открытому трудно сочетать одно с другим: раскрыться в блаженстве и при этом что-то скрывать.

Анна была открытым человеком, поэтому непроизвольно воскликнула:

— Мы тут трахаемся, а он…

И осеклась.

В переводе с эмоционального языка на логический это звучало так: «Нам с тобой хорошо, а он, бедняжка, страдает». (Она еще была и заботливой девочкой).

— Когда он уедет? — спросил я по существу.

— А… не знаю… кажется, через неделю…

Всё! Я был погублен. Зачем это «кажется», этот легкий наплевательский тон. Ведь она точно знала дату его отъезда. Значит? Значит, играет со мной. Значит не всё так чисто…

Вторая неувязочка случилась вскоре.