Павел Тетерский - Muto boyz

Потом мы долго ехали в метро, потому что Оленька жила в перди (почти все живут в какой-нибудь перди), и ещё битый час шатались у неё подокнами. Мыс Чикатилой уже поняли, что сегодня прервать запой не удастся, и имели чёткие намерения вписаться после всего этого к Чикатиле в квартиру, чтобы достойно отметить последнюю запойную ночь. Автоподсос — вообще очень коварная штука, тем и прекрасная.

Когда Оленька наконец стала с нами прощаться, мне показалось, что сейчас она поцелует Чикатилу — не в щёку, как обычно, а так, как ему надо: взасос и развратно, перекрывая своим языком его дыхание. У меня у самого чуть не перекрылось дыхание, так я этого хотел — да она и сама этого хотела, чёрт возьми, я ведь не полный дурак и способен иногда включать шестое, седьмое и двадцать пятое чувства. Но почему-то она передумала, в самый последний момент, когда Чикатило уже открывал свою похотливую сержантскую пасть. И сделала всё как обычно — просто чмокнула его в правую щёку, чуть выше бороды.

Видимо, Чикатиле показалось то же, что и мне, потому что вид у него после этого был как у общипанной курицы.

— У меня вид как у общипанной курицы, да?

— Да ладно тебе. Это лучше, чем как у петуха возле «Ростикса».

— Йо! Ты никогда не бросишь друга в беде и всегда скажешь нужное слово. Ты в курсе, что мы опоздали на метро?

— А который сейчас час?

— Время пить «Херши», как говорится. То есть полный пи…дец. Начало второго.

— Поехали на такси.

Чикатило порылся в карманах и вытащил оттуда ворох мелких денежных знаков. У меня было примерно столько же, и в сумме получалось как раз на тачку.

— Но тогда мы не купим алкоголь, — резонно заметил Чикатило.

— Тогда мы не купим алкоголь, — согласился я. — А дурь у тебя ещё осталась?

— Не-а. Знаешь, что говорит мне моя старая солдатская башка?

— Что сейчас лето и можно праздновать окончание запоя на улице.

— Да. Именно. А с утра поедем домой. А если будем совсем никакие, пойдём в гости к Оленьке и сделаем ей приятный ароматический сюрприз с перегаром. Только давай пить не водку, а то меня что-то совсем достал этот хард.

Мы купили три бутылки «Арбатского» красного и шкалик на экстренный случай. Потом мы залезли в детский сад, потому что в таких районах нужно пить только в детских садах. Это не очень хорошо, но если не бить стекло, не харкать себе под ноги и не мочиться на стены — всё будет нормально, и детишки от вашего пьянства не пострадают. Вообще в летних детсадовских пьянках есть что-то хорошее, школьное.

— Чик, я тебя не понимаю, — говорил я, задрав вверх хмельную голову и лыбясь Большой Медведице. — Тебе уже скоро сорок лет, а ты все маешься дурью. Это очень здорово, конечно, но сам-то ты как? Не напрягает? Я вот думаю, что я в твоём возрасте уже буду ходить во двор с коляской и работать на трёх работах, чтобы прокормить её содержимое.

— Ты? Да ни фига подобного у тебя не будет. Ты наш человек, и ты не станешь ходить по двору с орущей коляской. У тебя будет много женщин, очень-очень много женщин. Красивых и развратных. Они будут вести себя непристойно, и ты будешь немного любить каждую, каждую сучку. А потом ты будешь посылать их — интеллигентно, но жёстко. Тоном, не терпящим возражений. Вот каким ты будешь в моём возрасте.

— Чик, я серьёзно.

Чикатило глотнул вина и посмотрел куда-то сквозь зелёное стекло.

— Смотри, как переливается.

Он протянул бутылку мне, но я ничего не увидел.

— Понимаешь, в чём всё дело. Я же старый вояка, не забывай. Я отдал доблестной службе родине четыре лучших года. С восемнадцати до двадцати — десантником, а с двадцати до двадцати двух — дебилом из Дебильника. Четыре года — это ведь не болт собачий, понимаешь? Так что я не успокоюсь, пока не наверстаю упущенное, я никому ничего не отдам. И я пошлю на х… всех, кто попытается у меня это отнять, потому что это моё, они ничем не окупятся, эти четыре года — ни деньгами, ни женщинами, ни имиджем. Вот так. Мне неинтересно тусоваться со сверстниками, они говорят продела, про повышение зарплаты и про супружеские измены. Тухло все как-то. От этого воняет. Безысходностью и великой менеджерской тоской. Так что из своих сверстников я общаюсь разве что с музыкантами.

— А чего бы тебе тоже не стать музыкантом? Ты же вроде умел стучать на барабанах. Ты ведь раздолбай, а все музыканты — раздолбаи. У тебя вон и борода, и лысина, и чувство юмора. И вельветовые штаны. Блядь, да у тебя в наличии весь джентльменский набор.

Чикатило в это время наматывал бороду на палец и, казалось, вопроса не понял.