Саймон Логан - i-o

— Это больно? — спросил Николай в первый вечер.

— Разумеется, — сухо ответил Жак. — Если тебе это не подходит, то оставаться тебя никто не заставляет.

Когда Николай заявил, что он останется, Жак выпил одним глотком рюмку водки, которую держал в руках и сказал:

— Ладно, если ты так решил. Только не стой тут как статуя, ты не на пип-шоу. И еще — Амели моя, ее кровь принадлежит мне. Так что попрошу без вольностей.

И он направился к собравшимся кучкой посетителям, на ходу стягивая с себя футболку. Но это было тогда.

А сейчас Николай изучал становившуюся ему все более и более привычной сцену: полуголые и голые тела, мужские и женские, ворованные стойки для капельниц и пластиковые мешки от систем переливания крови, валяющиеся на полу скальпели и использованные куски пластиковой пленки, организмы, соединенные в нечто вроде большой биологической машины. Такой прочной биологической связи не существовало ни между ним и коллегами по работе, ни между ним и любым другим живым существом на земле, за исключением, разве что, кровососущих насекомых. Именно поэтому он возвращался сюда вновь и вновь.

Он держал сидевшую на корточках у его ног девушку пропустив два пальца под надетый на нее собачий ошейник. Девушка отодвинулась от разреза, из которого пила кровь, с трудом встала на затекшие ноги, наградила Николая пьяной улыбкой и лениво вытерла рукою губы.

Внезапно оступившись, она упала на пол, раскинув в стороны голые ноги; за спиной у нее, в полумраке, отбрасываемом осыпающимися стенами пакгауза, стояла Амели в одном нижнем белье и чулках. Пухлые губы ее были ярко-красными. Следы от проколов на ее левой груди и плече отчаянно пытались затянуться свежей коростой. Николай непроизвольно представил, как Жак припадает губами к этим ранам, раздвигая их края пальцами, словно складки плоти у входа во влагалище.

— Не прячься от меня, дорогуша, — сказала Амели.

Тонкое кольцо у нее в носу поблескивало в полумраке, тоже золотое, но не такое теплое, как ее золотистая кожа креолки. Со времени их последней встречи она подрезала свои заплетенные в ямайские косички волосы еще на пару дюймов, так что теперь они торчком стояли у нее на голове.

Процедуре кормления сопутствовала определенная поэзия, невысказанный ритуал взаимного обмена кровью между донором и реципиентом. Николаю понадобилось несколько недель, чтобы понять это и приспособиться к этому ритму, но теперь он чувствовал его всем своим существом, словно пульс.

Он повернулся к ней левым плечом, еще девственно чистым. Амели в отличие от большинства никогда не кормилась из раны, сделанной кем-то другим. Она сделала небольшой надрез под его лопаткой, там, где плоть была мягче, затем лизнула пару раз, впившись острыми длинными ногтями в грудь Николая, и вновь повернула его лицом к себе.

Затем она наклонилась к нему в строгом соответствии с негласным соглашением, чтобы предложить ему аппетитную свежую ранку на своей груди. Амели стояла так близко, что он чувствовал жар ее тела; свет в комнате померк и их пальцы встретились.

— Твоя очередь, — сказала Амели.

Губы их были приоткрыты, словно губы любовников, приготовившихся к поцелую, но Николай знал, что не имеет права пересечь запретную черту. Он не станет пить ее кровь.

Жак, скорее всего, сдержал бы свое обещание и отлучил бы Николая от посещения церемонии, а тот еще не был готов отказаться от этого удовольствия; кто знает, возможно, кровь вызывает зависимость сродни наркотической?

— Cher, — прошептала она, и он не столько услышал это слово, сколько почувствовал его.

Она еще ближе придвинулась к нему, ухватила рукой за бритый затылок и попыталась притянуть его губы к ране, но Николай не сдавался.

Она потянула сильнее, но тут почувствовала чье-то прикосновение.

Жак стоял у нее за спиной, обхватив ее за талию правой рукой, а левой запрокинув ее голову назад, так что стала видна нежная незащищенная шея. Жак не смотрел на креолку, его взгляд упирался в Николая.

Отпустив голову Амели, Жак прикоснулся к ране, поднес окровавленный палец ко рту и одновременно повернул правую руку так, что выставил напоказ мягкую ткань бицепса, покрытую надрезами. Затем прижал к надрезам открытый рот девушки.

Как только Амели начала сосать, Жак издал свистящий звук: Николай снова оказался предоставлен сам себе.

Рабочие носили прозвище «тараканы», но, хотя их устойчивость к ядам, с которыми они работали, была намного выше, чем у простых смертных, они все же не были совсем нечувствительны к их воздействию. Как и насекомые, в честь которых их прозвали, промышленные чистильщики не были невосприимчивы к вредному воздействию — они просто быстро к нему приспосабливались.