Кимберли Логан: Поцелуй во мраке

Лондон, 1819 год

– Черт возьми, что же опять вытворяет эта девчонка?! – Тристан Найт, пятый граф Эллингтон, свирепо взъерошил полосы и возбужденно зашагал по комнате. – Она просто сводит меня с ума своими выходками. Так дальше, Арчер, продолжаться не может.

Стоявший у камина пожилой дворецкий не мог скрыть сноси озабоченности, в его водянистых светло-голубых глазах притаилась тревога.

– Она еще очень молода, милорд, и в последние годы подле нее никого не было, кто мог бы мудро руководить ею. Боюсь, это вина вашего отца. Он не уделял ей достаточного внимания.

– Мне хорошо известно, как вел себя отец. – Тристан неожиданно остановился и резко повернулся к слуге: – Его двойные стандарты и пренебрежение своими обязанностями привели к тому, что мы сейчас и имеем. А распутывать этот узел придется мне.

Так как к сказанному добавить было нечего, Арчер лишь кашлянул.

Тристан окинул взглядом строгое убранство кабинета. Здесь ничто не изменилось за те восемь лет, которые он провел вдали от дома. Все та же массивная мебель красного дерева, те же внушающие почтение длинные ряды книг. Лишь внимательный и пристрастный наблюдатель смог бы заметить, что края дорогого ковра слегка обтрепались, а шторы на окнах выцвели.

– С тех пор как умерла ваша матушка, его сиятельство очень изменились, – наконец проговорил Арчер, переступая с ноги на ногу. – Все вечера он проводил в своем клубе или в игорном доме, а возвратясь домой, был... я бы сказал, не в том состоянии, чтобы заниматься делами.

При упоминании о покойной графине сердце Тристана болезненно сжалось. Тяжело вздохнув, он опустился в кресло перед камином и слегка потер пальцами виски.

– Да, я знаю. И ради Бога, Арчер, прости, что накинулся на тебя. Ты, разумеется, ни в чем не виноват. Мне порой так трудно сдерживать себя.

– Понимаю, милорд. С леди Эмили действительно непросто справиться.

– Это еще мягко сказано. Сколько у нее сменилось гувернанток за последнее время? Три? Четыре?

– Пять, полагаю.

Пять мадам всего за четыре месяца! Черт возьми! Похоже, его сестра намерена воспользоваться услугами всех гувернанток Лондона!

– Но, говоря откровенно, – осторожно заметил Арчер, – в случае с миссис Эверсли я бы не стал во всем обвинять только леди Эмили. Уксусная бутылочка с укрепляющим средством, которое миссис Эверсли принимала на ночь, выглядела весьма подозрительно. Выводы напрашивались сами собой.

– Едва ли миссис Эверсли согласилась бы с вашими выводами. Особенно если учесть, что она и в самом деле наглоталась уксуса. А какое оправдание можно придумать Эмили, после того как она налила меда в туфли мисс Дэлрпмпл? Или подбросила похожую на змею подвязку в постель миссис Питершэм? Будь бедняжка несколькими годами старше, то ее просто хватил бы апоплексический удар. К счастью, она ограничилась лишь истерикой.

Усталое лицо дворецкого сделалось пунцовым.

– Леди Эмили, конечно, очень живая девушка, но, милорд, в эти месяцы ей пришлось привыкать к новому образу жизни. А это нелегко. После смерти его сиятельства и вашего возвращения все так изменилось. Ей нужно немного времени...

– Я дал ей достаточный срок – целых четыре месяца, но положение стало еще хуже. Я уже исчерпал свой арсенал воспитательных средств, не говоря уже о гувернантках. Миссис Питершэм – уважаемая особа, у нее были рекомендации из лучших домов. Из-за выходки Эмили она продержалась у нас всего неделю.

– Позвольте напомнить, милорд, вы проделали нечто подобное со своим последним учителем, который сбежал от вас через двадцать четыре часа.

Уголки губ Тристана слегка приподнялись. Это правильно. Он никогда не был образцовым сыном и наследником. После долгих лет, в течение которых Тристан тщетно пытался угодить отцу, что оказалось невозможным в принципе, сын взбунтовался.

Тристан в задумчивости посмотрел на большую грифельную доску, висевшую в углу кабинета, и перёд его мысленным взором возник Синклер Найт, имевший обыкновение сидеть в кресле под этой самой доской и читать сыну нотации о том, как подобает вести себя наследнику графского титула. Они никогда и ни по одному вопросу не сходились во мнении, и лишь присутствие леди Эллингтон в доме успокаивало и останавливало отца и сына от попыток перегрызть друг другу горло.

Как обычно, воспоминания о матери, мягкой, любящей и терпеливой, отзывались в душе Тристана глубокой болью. Улыбка на его лице растаяла. Трагедия с новой силой напомнила о себе. Вспыхнувшее в темноте лезвие ножа. Хлынувшая на холодные каменные плиты кровь.