Стив Айлетт - Токсикология

3. Когда мужчина роняет блюдо своей жены, вселенная на мгновение открывается, как челюсти льва.

4. Под водой сила удара уменьшается.

5. При чихании высвобождается сотня адвокатов.

6. При каждом действии спроси себя: «Откуда ощущение бесплодности, если само моё разочарование двигает основами мира?»

7. Одну вещь обязательно надо побыстрее отпраздновать — смерть официанта.

8. Выводя ублюдка из равновесия, всегда помни о кошке.

9. В конце дня изящно опусти флаг своих штанов.

10. Моя отрыжка потрясёт ваши монументы.

Похоже на новоиспечённое тотальное решение проблем авторства какой-то курсантки из Лос-Аламоса, которая в жизни и дня не работала. Разве что по этим правилам можно всё-таки жить.

Вполне удовлетворённый, я слоняюсь по квартире, по углам поросшей смыслами. Автономные пептиды сочатся по стенам. В ванной моё отражение взглянуло на меня, словно с пуза человека-тростиночки. Леса костей и колёса зрачков увенчаны нимбом негодования. Это внешность Джоу. Она сидит в кресле, белая, как манекен, дышит через синяк рта, во вселенной её крови эхом отдаются наркотики. Вечером она снова уйдёт — и когда вернётся, ей будет ещё хуже. Однажды она не вернётся.

Сколько прошло с тех пор, как я связался с Крамером? Четыре дня? Год? Он вообще мне платил? Что я заработал? Ничего, кроме мутной славы человека, сунувшего нос в соседнее измерение.

Но всё было нужно. Душа моя сжимается в истощении. Огни костного мозга взрываются вокруг, как залпы зениток. Я добрёл до гостиной и глотнул содержимого лавной лампы. Зевающий монстр вспухает на стене и немедленно распадается.

— Вселенная живёт по принципу циклического развития, мой друг, — объявляет Крамер, стоя между двумя захалаченными хирургами. — Реинкарнация смещает нас вперёд по видам, и, наконец; нам предоставляется примерно дюжина человеческих жизней. Нам не разрешено запоминать прошлые жизни или уроки, выученные в них; система настолько очевидно тупа, что куча душ в знак протеста самоубивается из каждого и всякого воплощения.

— Как бы там ни было, продолжай.

— Но есть одна хитрость, Эдди, — в последнем воплощении сетчатка протестующего калибруется так, чтобы протащить контрабандой горы безысходности и ясности. — Он мило улыбается. — Скажу тебе, Эдди, есть раны, настолько глубокие, что шрамовая ткань, затягивающая их, делит объект пополам. Изувеченная изоляция, товарищ мой, — это быстрая и лёгкая процедура. — У меня на лице застегивают наркозную маску. — Я верю в тебя, Эдди.

Я очнулся в стиснутом центре скорпионьей головной боли. Снова в квартире, дни или часы спустя. Ползу в ванную. Расплёскиваю воду. В зеркале — лицо бутылочной синевы от синяков. Чёрные швы вокруг глаз, как ресницы тряпичной куклы. И глаза не мои.

Квартира распыляется в потоки лавы и чёрные дюны. От горизонта до жарящегося горизонта ножничные насекомые ползут к аннигиляции. Я с дьявольской ясностью вижу, что вращающаяся Земля — турбина зла, беспрестанно разбрасывающая груз ужасов.

Но я разглядываю этот мучительный вид, якобы вмещающийся под костяным небом другого мира. Ушибы величиной с галактику не имеют ко мне никакого отношения, разве что меня могут госпитализировать в трансе безучастности. Я весь превратился в скорлупу. Достиг состояния чистой иронии. Ледяная статика воет сквозь меня. Всё погибло без покаяния.

Выжженный по ту сторону личности, я выползаю из ванной. Пока меня не было, рой флюоресцентов взял на себя ответственность за наполнение гостиной. С вонью горелых волос и частотным жужжанием океаническое лицо из волнистого молока выворачивается из стены.

— Джоу.

— Мило, что ты заметил.

— Как ты оказалась в стене?

— Иногда игла всасывает — у Крамера есть теория, что бывают люди-наркотики, действующие на мир. Я тут, там и вообще везде.

— Почему ты позволила ситуации так далеко зайти? Ты знаешь, что твоё лицо плавится, как воск? Ты занимаешь всё пространство — всё пошло к чёрту, я так больше не могу.

— Ты закончил — совсем закончил? Для начала подумай о херне, которую ты писал тогда вечером — помнишь? Твоё эго достигает электропроводов. Наркотические откровения — философия, которую слишком рано оторвали от материнской сиськи. И нет конкуренции между достоинством и джанком, любовник, — от этого зависит эксперимент Крамера.

— Однако ему нужен контролёр — кто-то, кто не принимал вещества.

Её глаза мигают, распространяя по поверхности рябь.