Терри Сазерн - Кэнди

— Смотри, — говорила она, легонько сжимая чью-нибудь руку. — Ну, разве не прелесть?! Каждый раз, когда я прохожу мимо, мне хочется прыгать от счастья.

Именно там она встретила горбуна.

Это случилось летом, в один особенно душный день, когда небо над Гринвич Виллидж было цвета свинца. Как раз начался дождь, и Кэнди стояла под козырьком какого-то подъезда, дожидаясь автобуса. Она обнимала себя за плечи и мечтательно напевала себе под нос приятный легкий мотивчик, тихо радуясь и дождю, и своему новому ярко-оранжевому плащу, который был так ей к лицу, — и тут она увидела его. Он стоял под дождем, привалившись спиной к дереву, и смотрел на витрину магазина на углу. Он стоял неподвижно, хотя время от времени начинал слегка ерзать, как будто вжимаясь горбом в ствол дерева.

Кэнди смотрела на него во все глаза, и ее сердце забилось чаще. «Вот она, полнота жизни! — подумалось ей. — Такая страшная и прекрасная». К горлу подкатил комок. Ей вдруг стало так жалко, что ее папа теперь ничего этого не увидит, больше уже никогда не узнает жизнь и даже не заподозрит, как это здорово — жить на свете. Она еще крепче обняла себя за плечи. Ее переполняла щемящая радость оттого, что она живет, живет по-настоящему. Глаза защипало от слез благодарности.

И тут из-за угла вышли двое парней в темных плащах с капюшонами. Один из них заметил горбуна и насмешливо фыркнул:

— Че ты тут делаешь, Мак… смотри, яйца простудишь.

Он подтолкнул локтем своего спутника, но тот даже и не взглянул в сторону горбуна.

— Не, правда, яйца простудишь! — выкрикнул он, когда они проходили мимо.

Горбун посмотрел им вслед как-то странно.

— Рубатубдуб! — сказал он. — Рубатубдуб!

Кэнди не расслышала, что именно сказал парень в плаще горбуну, но в его голосе явно слышалось презрение — желание оскорбить и унизить.

— Придурки! — воскликнула она и даже топнула ножкой с досады. И тут из-за угла вырулил автобус. Кэнди нахмурилась, глядя, как он подъезжает к остановке, по когда он почти подъехал, она сделала глубокий вдох, вышла из-под козырька подъезда и направилась к дереву, где стоял горбун.

— Привет! — сказала она, улыбнувшись ему тепло и открыто. Она сняла капюшон и подставила лицо дождю… Ее переполняла щемящая радость. Ну, разве не здорово, подумала она про себя, стоять вот так, под дождем, посреди Гринвич-Виллидж, и разговаривать с горбуном — хотя ей сейчас надо быть на работе, потому что она уже опоздала на десять минут!.. Но она знала, что скажет в свое оправдание, она попытается сделать так, чтобы они все поняли. Кэнди едва не расплакалась от умиления — она так гордилась собой, и ей было так хорошо…

— Знаешь, это мое дерево, — сказала она горбуну, улыбнувшись, словно ребенок, любящий пошалить, а потом весело рассмеялась над собственной глупостью. — То есть, конечно же, понарошку. Я так для себя притворяюсь, что это вроде как мое дерево, — застенчиво призналась она. — Одно-единственное на всей Гроув-стрит! Мне так это нравится! — Она протянула руку и легонько коснулась ствола, прикрыв глаза, и опять улыбнулась горбуну.

Магазин на углу торговал мужским нижним бельем, и горбун далеко не сразу оторвался от созерцания манекенских промежностей в витрине. Он тоже улыбался. Он подумал, что Кэнди — из полиции.

— Рубатубдуб! — сказал он и энергично потерся горбом о ствол. Он обожал, когда его забирали в полицию. Для него это был непреходящий кайф.

— Рубят ребята дуб! — воскликнула Кэнди и радостно рассмеялась, довольная, что они так хорошо понимают друг друга. «Как все просто! — подумала она. — Все самое главное — это всегда очень просто! И это прекрасно! Вот только папе все это теперь недоступно…» Она отдала бы двадцать лет жизни, лишь бы отец смог разделить с ней всю прелесть этого восхитительного мгновения — ее отец, который однажды сказал, что поэзия это «нецелесообразно и непрактично»! Бедный папа! Такой хороший и такой глупенький! Ведь описать это мгновение можно только в стихотворении. Только стихотворение способно поймать ускользающую красоту, неуловимую, точно свет, приманить ее, заключить в слова, в образ… стихотворение или, может быть, музыка… да, конечно же, музыка. И она принялась напевать мелодию, легонько раскачиваясь на месте и рассеянно гладя ладонью ствол дерева. Ей было так хорошо и спокойно рядом с этим горбуном.

И он по-прежнему ей улыбался — но тот первый проблеск надежды теперь угас в его серых глазах, и он легонько прищурился, рассудив, что раз Кэнди не полицейская, значит, она малахольная.