Александр Трокки - Молодой Адам

Лесли разделался с едой раньше меня, потому что ему не терпелось пойти в кабак. Лесли, вообще, ел быстрее всех, кого я когда-либо знал. Он ел быстро и шумно, поднося куски еды ко рту то на ноже, то на вилке. Выбор столового прибора зависел от того, какой из них был ближе ко рту. Сейчас он, наклонившись, дул на свой чай.

Я посмотрел на спину Эллы. Это была широкая спина женщины, которая с возрастом начинала полнеть. Дряблости в её теле не было, оно всё ещё было крепким, и всё-таки она начинала полнеть, так что мужчина мог почувствовать под собой сильное вожделение, смуглую упругую мускулистую плоть и оказаться в железных тисках её бешеной энергетики.

Я намеревался вернуться к ней как можно скорее. Я был уверен, что под её слабыми попытками подавить свои желания скрывался такой же голод, который испытывал я. Как будто наше обоюдное вожделение сходилось в одной точке. Секс всегда вызывал во мне такие чувства. Каждый раз сходясь с женщиной, я чувствую, что сама судьба предопределила слияние наших тел именно так, именно в это время, в поле или в постели, неважно где. И я не думаю, что это что-нибудь значит, кроме того, что я всегда в ожидании, всегда готов попасть в эти сети. В сексе я как прутик для отыскания воды, осторожно нащупывающий очередную встречу. Я жду знака. Я чувствую необходимость идти к цели с той самой минуты, когда во мне возникает желание: тень на шее, очертание ног и бёдер, соприкасание губ и так до момента близости с женщиной. Мне не нравилось, что Элла пока оказывала мне сопротивление. Это было похоже на предательство. Она уже согласилась. Пути назад не было. Всё началось с того, как она потянулась вверх, чтобы повесить бельё на верёвку, когда её юбка поднялась настолько, что ещё несколько сантиметров и стали бы видны ягодицы. А риск, которому мы подвергались, придавал особую остроту ощущениям. Я был уверен, что она догадывалась о моих мыслях.

Лесли уже надел кепку и ждал меня. Я прошёл в маленькую каюту, чтобы взять свою кепку. Когда я вернулся, она уговаривала его не напиваться. Она стояла ко мне спиной, и я подмигнул Лесли через её плечо. Потом я прошёл мимо неё, коснувшись её ягодиц рукой и поднялся на палубу через люк. Я чувствовал, как она задрожала. Но она не проронила ни слова.

«Увидимся», — сказал я, не оглядываясь. Я слышал с палубы смех Лесли, пока поднимался наверх.

Когда мы входили, звякнул маленький колокольчик над дверью.

Это был уютный паб с камином и свисавшими со стропил блестящими медными корабельными колокольчиками. Старик в котелке, перегнувшись через барную стойку, нашёптывал что-то бармену с прилизанными волосами, которые были зачёсаны на его розовый лоб таким образом, что напоминали гребень.

Кроме нас единственным посетителем был молодой человек в кепке, который так близко придвинулся к огню, что, казалось, он хочет отгородить его от всего окружающего мира.

Бармен кивнул нам. У него были жёлтые грязные зубы и розово-голубые выпученные глаза. Человек в котелке оглянулся, быстро кивнул, сказал «Здрасьте» и, вновь перейдя на свой заговорщический шёпот, попытался отвлечь бармена от нас. Мы вежливо ждали у стойки в нескольких ярдах от старика.

Вскоре бармен подошёл к нам спиной, как чёртик на ниточке, постоянно кивая в ответ все громче говорившему старику в котелке.

— Простите, мистер Кейт, — вдруг сказал он и повернулся к нам лицом. — Что вы желаете, джентельмены?

Мы заказали два виски и пиво. Когда мы получили наш заказ, бармен спросил, откуда мы приехали, и Лесли ответил, что мы везём антрацит из Глазго в Лейф. Бармен вспомнил Лесли и спросил у него о другом владельце баржи, который иногда сюда заглядывал — как его звали? — невысокий болезненного вида человек с заячьей губой, с ним всегда была красивая женщина лет двадцати пяти, похожая на цыганку. Но его уже давно не было видно. Наверное, он умер или бросил работу на канале.

— Да, — сказал Лесли. — Вполне возможно.

В любом случае он не знал никого, кто подходил бы под это описание, а поскольку Лесли знал всех владельцев барж, то они пришли к выводу, что тот человек не занимался перевозками постоянно.

Бармен по секрету сказал, что был бы совсем не прочь заняться той девушкой. Она бы любому понравилась, хотя сам бармен бы не решился, ведь у него жена и двое славных ребятишек.

Я терял терпение. Мне не нравился этот бар. Мне не нравились глаза бармена, которые, казалось, плавали в алкоголе, и мне было трудно притворяться, будто я не замечаю, как нам взглядом предлагал свою дружбу старик, всё ближе и ближе придвигавшийся к нам вдоль барной стойки. Я не мог сосредоточиться. Время уходило, драгоценные минуты, которые я мог провести наедине с Эллой, или хотя бы просто на улице, обдумывая способы остаться с ней наедине. Здесь я не мог мыслить ясно. Мешало всё: лица, голоса, жирное пятно на галстуке у бармена, волоски не его розовых руках и его лоснящийся бело-жёлтый воротничок. Я видел, как двигалось его адамово яблоко, когда он говорил.