Александр Трокки - Молодой Адам

Кэти… Но она была в прошлом, глубоко и окончательно в нём похоронена. Теперь была Элла.

Но когда Элла взошла на палубу ближе к вечеру, она даже не взглянула в мою сторону. Она подошла туда, где сидел Лесли, и сказала что-то, чего я не расслышал, а потом она вернулась, и я попробовал поймать её взгляд, но она не посмотрела мне в глаза и пошла вниз.

Её поведение меня задело, ведь я за ней наблюдал, и всего несколько секунд назад, пока она говорила с Лесли, ветер, дувший по направлению к корме, приподнял её юбку, и я мог представить себе, как это выглядело с того места, где сидел её сын. Я подумал, что её юбка должна была поползти вверх по левой ноге, мускулы на которой были бы отчётливо видны сквозь шерстяную ткань. Трудно было не думать о её теле, не прикасаться к нему в воображении, а ведь оно было рядом, по ту сторону деревянной перегородки уже целых два месяца.

Одновременно я испытывал приятное чувство отстранённости и изоляции, потому что она меня проигнорировала. В конце концов, это означало, что она осознавала моё присутствие, и это наполняло меня мощным зарядом энергии, подтверждением собственного существования. Источать силу без всяких усилий, быть сильным на расстоянии. Быть молчаливым и нетленным, как бог, быть богом, а ведь боги действительно существуют.

Вдали показалась церковь Лэарса, чёрный купол на фоне пятнисто-красного неба, шляпа ведьмы в кровавом тумане. Она казалась очень далёкой и заколдованной.

Лесли сказал, мы будем на месте до семи. Он знал хорошее местечко, где можно бросить якорь, недалеко от кабака, о котором он мне говорил, так что нам предстояло поужинать и отправиться туда часов в восемь. Лесли было интересно, напишут ли вечерние газеты о найденном нами трупе. Он надеялся, что напишут. В любом случае, газету он прочитает в кабаке. У него было хорошее настроение.

Ребёнок ушёл с носовой части баржи и спустился к матери. Лесли сменил меня у руля, и я сел покурить. Я думал о том, что мне не хотелось идти в кабак, но я не знал, как мне этого избежать. Я не хотел ни играть в дартс, ни что-либо пить, ведь Элла ничего пить не будет и сможет использовать это как повод мне отказать. Я решил вернуться раньше, чем Лесли.

Подумать только, я никогда не оставался наедине с Эллой более чем на пять минут, и мы почти не разговаривали. Она питала ко мне отвращение с первых минут, может, потому что я был мужчина, а о мужчинах она судила по Лесли. И, конечно, за первые несколько недель мы с Лесли стали друзьями. Я полагаю, он видел во мне союзника против неё. Но теперь, после опасной близости в каюте, она, должно быть, поняла, что я к ней неравнодушен. Теперь мне не терпелось остаться с ней наедине и узнать её отношение ко мне.

До Лэарса мы добрались, когда часы Лесли показывали без пяти семь. Мы поставили баржу в маленьком ответвлении канала, и, прежде чем спуститься вниз, Лесли показал на дорогу, по которой нам предстояло пойти в паб. «Он как раз за церковью, — сказал Лесли, — уютнейшее местечко».

Вблизи церковь выглядела такой же обыкновенной, без всякого намёка на волшебство, как и большинство церквей в Шотландии. Позже, вечером, когда мы обходили церковный двор, чтобы попасть в паб, я заметил всё те же уродливые красные и белые плакаты, предупреждающие о вреде алкоголя и суровости судного дня.

— Пойдём, поедим, — сказал я. Лесли пошёл за мной.

Чай был уже на столе, по крайней мере, мой и Лесли, потому что Элла уже выпила чай с ребёнком. Лесли прихрюкнул. Тогда он ничего не подозревал.

К чаю были сосиски, а напоследок хлеб с маслом и джемом, поэтому, коль скоро наши сосиски были уже на столе, ей ничего не оставалось, как подать чай. После этого она села возле печи ко мне спиной и продолжила своё шитьё.

Намазывая сосиски горчицей, я осознал, что теперь находился далеко от штурвала и свежего воздуха — штурвал в руках создавал ощущение, что я контролирую ситуацию — естественно, я потерял то чувство сдержанного возбуждения, которое так радовало меня днём. Здесь, внизу, всё было не так просто: передо мной стояла их двуспальная кровать; Элла повернулась ко мне спиной, а Лесли был так уверен в себе, думая только об игре в дартс. Лесли, должно быть, казалось, что она ни о чём не думала. Как будто она просто штопала его носки (так же просто, как она кричала на него или ругала ребёнка) и думала, как же он умудрился проделать в носках такие огромные дыры. Но я знал, что она не могла быть такой спокойной, как казалось. Она должна была знать, что за обедом позволила мне зайти слишком далеко, чтобы теперь я об этом забыл. Я подозревал, что именно поэтому она решила выпить свой чай раньше. Возможно, днём она всё обдумала и решила, что ни к чему хорошему это не приведёт, а, может, что я слишком многого хочу, ведь я уже давно заметил, что Элла сноб и хочет когда-нибудь бросить работу на канале и переехать в «милый маленький домик», как это называл Лесли, в одном из тихих пригородов Эдинбурга. Чтобы она ни думала, хорошо, что я шёл в паб, потому что пара стаканов виски, должны были придать мне необходимый заряд смелости.