Хелен Уолш - Низость

Темнокожий парень подходит и отдает мне пачку сигарет, я опять все вспоминаю.

— Ээм, журналов не было, солнышко. Он старается не смотреть мне в глаза.

— Да, нет же, были. Я всегда их тут беру. Но не важно. Опустив голову, он вручает мне сдачу и разворачивается на сто восемьдесят. Ему еле удается убежать с должной скоростью. Пожимаю плечами, закуриваю и отправляюсь в Смиртдаун, где шум и краски медленно рассасываются во всеохватывающую черноту.

Бреду. Время идет. Зажигаю еще одну и, не докурив, швыряю ее в канаву, сопроводив ее схаркнутым простудным шариком.

Сворачиваю на повороте и слышу урчание двигателя. Медленно оборачиваюсь. Тусклые фары крадутся в сотне ярдов от меня. Иду дальше, высоко вскинув голову, расправив плечи и напустив на себя нарочитую самоуверенность, но как бы ни старалась оторваться от этих, свечение и шум двигателя никуда не деваются. Кто-то преследует меня. Инстинктивно я схожу с главной дороги и сворачиваю на жилую улицу, ища среди рядов теснящихся веранд признаки жизни. Все спят. Мчусь вдоль следующей улицы, и у меня прихватывает живот от радости при виде желтого света, что сочится на тротуар из людной гостиной. Фары все еще на хвосте. Не желая рисковать тем, что дойду до конца улицы и наткнусь на еще один ряд сонных домов, я замедляю шаг, но вместо того, чтоб повторить мои действия, машина подъезжает ближе. Она гудит низким дизельным гулом четырехколесного привода. Сую руку в карман и крепко сжимаю в кулаке ключи, уперев большой и указательный пальцы о самый острый, вооружаясь импровизированным ножом. Игла страха нарушает кокаиновый туман, и сердце начинает колотиться в темпе отбойного молотка. Под пальто в ключичную впадину натекает лужица пота.

Теперь машина ползет вровень со мной, и водитель глядит прямо на меня. Он наклоняется и может разглядеть мое сведенное судорогой паники лицо. Ему видно, как тревожно вздымается и опадает моя грудь, вылетающий изо рта пар учащенного, поверхностного дыхания. Скрип автоматического окна расщепляет ночной воздух, и я чуть не падаю в обморок от страха. Цепенею, топчусь у ярко освещенного окна и, очень медленно, закуриваю сигарету. Уголком правого глаза вижу часть высунувшегося лица, схваченного лентой света из дома. Лицо белого мужчины.

— Но мне это не грозит, нет? Вляпаться в подобную опасность. Я к тому, что в этом то вся разница между мной и девочки вроде нее. Они идут гулять, слетают с катушек, а потом чешут домой и рассчитывают, что их приятели или какой-нибудь на хуй мистер самаритянин за ними присмотрят. Таких девок и надо учить. Так ты говорила?

Я круто разворачиваюсь. Син перегнулся через пустое пассажирское кресло своего «шогуна». С его точеного лица смеется пара зеленых глаз.

— Ты козел! Какого хера ты…

— Садись.

Он открывает дверь. Я залезаю, плотно захлопываю ее.

— Ты… Ты полный гандонище! — наконец, прорывает меня. — Чего ты на хуй затеял?

— Чего я затеял? — переспрашивает он, его глаза в удивлении расширяются. — По-моему, это мне надо спрашивать у тебя. За каким хером ты поперлась домой через Токки в это время суток?

У него хриплый от химии и курева голос.

— Ээ, тормознись на минутку! Ты ехал за мной от самого Токстифа?

— Мы же проезжали мимо тебя в том ебучем такси, вспоминаешь? Я и Кев. Ты ж еще ниибацца не совсем отошла, нет? Устроилась на тротуаре ниибацца, прямо как бомжиха.

Черная ссадина. Два силуэта. Это было вчера, нет — или позавчера? Мысль об этом вызывает у меня подташнивание. Пытаюсь стереть ее из блока моей памяти и озираюсь по сторонам. Мое дыхание оставляет след на полуоткрытом окне.

— Е-мое, девочка, о чем ты думала?

Сгусток ярости раздувается у основания моего горла, высасывая воздух из легких и запуская струйки адреналина мне в ноги и в голову. Я разворачиваюсь, не спеша, и смотрю прямо ему в лицо.

— Не хуй читать мне лекции, я тебе не какая-то там имбецильная студентка, — заявляю я, чувствуя, как злоба стискивает и скручивает мне лицо. — Я, еб ты, знаю район не хуже тебя, мудозвон сопливый.

Он невольно вздрагивает, у него отвисает челюсть. Он не сообразит, чем ответить.

— И даже вдруг если бы я была дурой, какое у тебя ниибацца право пытаться меня учить?

— Учить тебя?

Теперь он пришел в себя и прячет секундной давности шок за деланной задиристостью.

— Ага, напугал меня, чтобы что-то там мне доказать, так ведь?

— Милли — ты о чем, девочка?

Он опускает голову на грудь и выставляет перед собой ладони.