Понимаешь, это пресмыкающееся приползло к нам закладывать своих земляков исключительно с целью набить свое пузо. Набить сейчас, в эту самую минуту, и ни о чем другом ему не думалось. И что он будет делать завтра, когда он снова оголодает, он не знал.
Такие дела, брат.
Столько мерзости прошло через меня, столько тварей проползло, но как-то память охраняла от подробностей. А вот этого гаденыша я отчетливо запомнил. Не знаю почему. Припечатался как татуировка. Может это и есть собирательный образ тюрьмы?
Такие дела…
Удавил его Семга в сумерках, удавил за старой пилорамой.
И в те самые минуты, когда Семга сотоварищи прикапывали дохлую тушку, к шлюзовым воротам, с разницей в пятнадцать минут, причалили баржа и трухлявый паром.
На барже были тувинцы.
На пароме — бульбаши.
О дьявол наш равнинный! Кацапы с бульбашами братья форева! То есть, русские с белорусами — практически одно и тоже. То есть, белорусы, это такие же русские, до которых монголы не добрались. Болота, понимаешь ли, непроходимые. Здесь все ясно.
Все ясно.
С бульбашами все ясно. Лбы и колотухи вазелином закачаны. Бульбашам мы обрадовались. Бульбаши у нас в фортеции поселились. Их было одиннадцать человек. И было у них три ящика тушенки — стодвадцать банок.
— Вагиф, всем не выжить.
— Что говоришь?
— На тебя жратва есть. Для твоих земляков — нет.
— Я один кушать не буду.
Бульбаши занесли азербайджанцам двадцать банок. Из уважения к Вагифу.
Но тувинцы…
Хорошо, что ты никого из них в живых не застал.
Американцами мы называем тех людей, которые живут в Соединенных Штатах. Чарли Менсон и Чарли Чаплин — оба американцы. В России принято не любить Америку. Жвачка, кола, джинсы, демократия и сигареты с фильтром — главные американские ценности. В этом смысле подавляющее число россиян — тоже американцы.
Так вот, тувинцы — это те, кого привезли на Лысый Остров из тувинских лагерей. Я знаю, что есть такая республика Тува и что эта республика входит сейчас в состав Российской Федерации. Я не знаю, есть ли такая национальность — тувинцы. Я знаю, что до сих пор в Туву не ходят поезда-железная дорога не проложена.
В общем, этих ребятишек с китайской границы привезли на Лысый Остров с одной целью — спровоцировать, наконец, поножовщину. Показалось легавым, что как-то мы зачеловеколюбились чрезмерно. За штыри не хватаемся. Никак резня спонтанная не начнется. Нужно ускорить.
Почему тувинцы?
Говорю же тебе, брат, железная дорогатуда не проложена! Зеки тамошние в собственном соку выварились. Им наши понятия — пустой звук. И чтоб резню спровоцировать, им ничего особенного и давать-то не нужно. Просто жить так, как они и жили в отрезанных от мира тувинских лагерях. По-козьи жить. По-беспределу. И в этом смысле, все мы рано или поздно должны были оказаться тувинцами.
Короче, с их прибытием на Лысый отпали последние сомнения на счет того, зачем нас на этом острове собрали. Если таковые сомнения вообще у кого-либо оставались.
Знаешь, почему среди нас — северян и бульбашей — столь длительное по тем меркам время никакая гнусь не проявлялась? Потому что у нас тушенка была. Мясное топливо романтики. проявлялась? Потому что у нас тушенка была. Мясное топливо романтики.
Между цехом и предзонником буйно росла крапива. Просто крапивные джунгли! Так вот мы эту крапиву с мясом тушили, чуть сечкой пересыпали и жрали. Но и крапива заканчивалась.
И когда я слышу философкие споры о том, что же все-таки первично — душа или материя — то я всегда стараюсь уточнить место и время. И я, знаешь, я заметил, что о душе и о духовном лучше всего размышляется на сытый желудок. Формулировки такие наваристые получаются. А тот, кто постится сурово и при этом с богами рамсит, так это не философ, это — герой. Святыми мы таких называем. И на Лысом Острове святых не было.
Романтика, романтика… Завлекает излишне, эмоциональные натуры предчувствием грандиозных переживаний и высших откровений! В натуре.
Ты вот никогда не задумывался о том, что распределение личностей-то есть тех, кто при любых обстоятельствах, в любом кошмаре остается самим собой и не дает сломиться воле — вот распределение таких душ в народной массе имеет строгую дозировку. Будто бы существуют некие пропорции. Просекаешь?
Возьмем Ракиту — опасный человек, преступник, вор, базара нет, его старики в Тулуне крестили. И по сути этим лишь конкретно признали его авторитет, которого и без того хватило на то, чтобы семь лагерей на голодовку поднять, когда Китайца пытались легавые в Соликамске сломать. Все это так. И ты помнишь, как Ракита выглядел? Лицо будто из камня высечено. Глаза — как два ножа. Все это так. Но…
Читать дальше