Крэг Клевенджер - Дермафория

— Что ж, теперь понятно, за что вас судят.

— Да, наверно. Только теперь я даже не помню, как пришел к такому заключению и занимался ли вообще чем-то с отцом. Он вроде бы умер, когда я был еще ребенком, но это не точно. Еще мне кажется, что меня ударила молния, и это тоже не точно. — Я толкую с живым мертвецом, покрытым язвами и струпьями и разговаривающим как компьютер-убийца из какого-то фильма о космосе, и его полупрозрачным, немым, худым как палка и повернутым на джазе приятелем. — Зачем я все это вам рассказываю?

— Я уже говорил. Мы двое, — он поворачивает и жестом музейного гида — вытянутая рука повернута ладонью вверх — указывает на Дылду, — ваши единственные друзья.

В конверте записка. «Найдено возле места пожара. Может быть, поможет. Остальное сожрали койоты. — Н. Энслингер». К записке приложена фотокопия с надписью «вещественное доказательство» и номером дела. На фотографии потертый собачий ошейник с отчетливо проступающими буквами — «Отто».

— Да, тогда мои дела совсем плохи, — говорю я.

— Извините, но мы ничем не заслужили таких оскорблений.

— Простите, пожалуйста. — Я начинаю ему верить. — Я даже не пытался оспаривать обвинения. Не пытался увильнуть от ответственности. Просто старался вспомнить, чем навлек на себя такие обвинения, что такого сделал. И в какой-то момент мне показалось — может быть, всего лишь показалось, — что я знаю, почему так получилось. Я не плохой человек. Я не гнался за деньгами.

— Однако продолжаете считать себя виноватым?

— Да. Но все, что я вспомнил, неверно. Все предшествовавшее моему появлению здесь — игра воображения, иллюзия. Вы сказали, что я влюбился. И не ошиблись. Но и этого не было.

— Знаю, — говорит Джек и, заметив мое смущение, поспешно добавляет: — Это то же самое, что влюбляться каждый вечер и просыпаться каждое утро с разбитым сердцем. Вечное повторение одного и того же. Как у Прометея. Только люди почему-то забывают, что память редко бывает точной. Перегрузка памяти искажает прошлое. — Он умолкает, и в тишине слышно только, как Дылда царапает ручкой в блокноте. — Извините, это уже похоже на проповедь. Неподходящее для наставлений место и время.

— Ничего.

— Я могу для вас что-нибудь сделать?

— Вытащите меня отсюда. — Я шучу и одновременно серьезен.

— А сами уйти не можете?

— За мной наблюдают. Суд складывается не очень хорошо, и они опасаются, что я могу убежать. — Не примет ли Джек меня за сумасшедшего? — Вы, конечно, можете мне не верить.

— Допустим, мы вам верим. Куда вы отправитесь? Об этом я еще не думал, но ответ приходит сам собой.

— Вернусь в лабораторию. Посмотрю, что от нее осталось.

— Знаете, где это? Точно? Дорогу найдете?

— Без проблем. На суде рассказывали, как туда попасть.

— И что дальше? Какой смысл?

— Хочу проверить, все ли так, как я помню. Посмотреть, не ошибаюсь ли в одной детали.

— Что ж, если так, поезжайте.

— Мне нельзя пропускать заседание. Положение и без того не самое лучшее.

— Может стать хуже? Смешно, да не очень.

— Хочу взглянуть на все своими глазами. Просто чтобы знать, ошибаюсь я или нет.

— Вы уже объяснили. И я сказал, отправляйтесь.

— Не могу, за мной наблюдают.

— Мы вам поможем.

— С какой стати?

— А вам не все равно?

— Нет.

— Позвольте спросить вас кое о чем. — Джек складывает руки за спиной и становится похож на профессора. — Если вы полагаете, что все то, что вы знаете о своей жизни, не имело места в действительности, и можете удостовериться в том, что по крайней мере одно событие, одна деталь, одна частица вашей памяти верна, будет ли для вас важно, как это случилось, кто хотел вам помочь, а кто остановить?

Я готов на все, чтобы найти тебя, Дезире.

— Нет.

— Тогда собирайте вещи и следуйте за нами.

Нельзя, чтобы они увидели меня с сумкой. Впрочем, я вообще сомневаюсь, что уйду достаточно далеко. С собой у меня болеутоляющие, что дал доктор — я их почти не трогал, — и немного скина от Стеклянной Стриптизерши. Рассовываю таблетки по карманам, беру оставшиеся деньги, которые прятал за большой диаграммой. Они на месте, значит, в мое отсутствие в комнате не шарили.

Пока собираюсь, Дылда прижимается ухом к стене, и на лице его появляется выражение полнейшего блаженства.

Должно быть, слышит то, что не слышу я. Поднимает руку и начинает отсчет, загибая пальцы — пять, четыре, три, два, один. Звонит телефон.

— Берите, — говорит Джек. Поднимаю трубку.

— Пошел, — по привычке отвечаю я.