Владимир Козлов: Варшава

На улице, у палаток с канцтоварами, усатый мужик продает на разлив лимонад. Я даю ему три десятки, он льет напиток из полуторалитровой бутылки в пластиковый стакан. Я поднимаю глаза, смотрю через очки на небо. Облака кажутся серыми тучами.

Стою у окна. Дождь. По стеклу размазались капли. Дядька с портфелем открывает дверь «москвича-412». В комнате холодно, отопление включат только пятнадцатого октября.

Тети Нины, хозяйки, нет дома: с утра поехала в ларек к хлебозаводу за свежим батоном. На кухне болбочет радио, в туалете шумит вода.

Я не спеша сую тетради в рюкзак – первой пары сегодня нет. Ручка падает на пол, я наклоняюсь. Под столом – три пустых молочных бутылки и хлопья пыли.

На остановке – пацаны с ранцами и дед с мешком. Над пятиэтажками дымят трубы. Из-за магазина «Хозтовары» выезжает трамвай.

Я сажусь на продавленное сиденье, складываю зонтик, достаю из рюкзака тетрадь. Открываю устную тему «My Day Off» – «Мой выходной».

В переходе у таксофонов курит чувак в грязных джинсах.

– Слушай, можно тебя на минутку?

Я подхожу.

– Братан, ты здесь учишься, да?

– Ага.

– Понимаешь, такое дело… Пацаны вчера освободились, надо помочь. Рублей пятьдесят, а?

– У меня столько нету.

– А сколько есть?

– Пятьдесят, может, и есть, но мне на обед надо…

– Ладно, не жмись ты. Пацаны только вышли, а тебе – пожрать. Дай хоть десятку…

Я достаю кошелек, вынимаю бумажку со скачущим зайцем, отдаю ему.

– Ну, спасибо. Ладно, давай.

Он сует мне руку, я жму ее, поднимаюсь по ступенькам.

К институту движется народ. На пятачке у входа – толпа курящих.

Английский – в четыреста первой. Я – за последним столом. На стене накарябано ручкой: «Хочу устроиться на работу, телефон 71-91-03». Рядом надпись другим почерком: «Соси банан».

Впереди Карпенко говорит Рублевой:

– В воскресенье ходили на «Динамо», малому за курткой. Двадцать пять баксов, представляешь? В пятом классе пацан. А я заикнулась, что хочу дубленку, так они заныли – денег нет, денег нет…

– А мне мои железно пообещали новые джинсы. В эти выходные идем на «Динамо», но я сначала похожу по «комкам» – вдруг там что нормальное будет. Я летом купила в «комке» светлые джинсы, «ливайс». Почти как настоящие. Здесь, недалеко от института…

– За сколько?

– Не помню, это летом еще было. Тысячи полторы – максимум.

– А в каком магазине? В том, что прямо на проспекте?

– Нет, за «Тортами», знаешь? Пройти «Торты», кинотеатр «Мир», и в следующем доме…

Карпенко – симпатичная брюнетка с короткой стрижкой, а Рублева – уродка. Правда, фигура – ничего, особенно грудь.

Звенит звонок. Я поворачиваюсь к окну. На пятом этаже дома, где аптека, у окна стоит тетка. Я вижу ее каждый раз, когда у нас пара в этом корпусе.

Заходит Кузнецов. Ему лет двадцать восемь, в черном свитере и светло-синих джинсах.

Мы привстаем, садимся. Кузнецов подходит к окну.

– Все стоит тетя. Мы учились – стояла, теперь вот вы…

– Учиться хочет, – говорит Липатов. – Спик инглиш. Наверно, поступала в иняз раз десять и не поступила. Теперь вот смотрит и давится слюной.

Я открываю последнюю страницу полуобщей тетради, начинаю закрашивать клетки через одну.

Кузнецов садится за стол, смотрит на нас.

– Знаете, я утром делал два часа синхронного перевода… В общем, чувствую себя, как выжатый… апельсин. Так что, давайте поработаем в щадящем режиме. Мы же с вами на одной стороне, хотя формально и по разные стороны кафедры…

Некоторые улыбаются, отличница Трофименкова морщится.

– А вообще, сейчас для переводчиков лафа, можно сказать, – говорит Кузнецов. – Особенно с английским. Можно зарабатывать очень неплохо, в энное количество раз больше, чем, скажем, те, кто находится по эту сторону кафедры.

Он встает из-за стола, идет по проходу. У Голубовича вместо закладки – календарик с фотографией «мицубиси».

– Что, голубая мечта? – спрашивает Кузнецов. Голубович надувает губы, дергает плечами. – Тысяч десять зеленых стоит, не меньше.

Конкина спрашивает:

– Юрий Николаевич, а это правда, что со следующего года обучение будет на белорусском?

– Вообще, слухи такие ходят. От наших правителей можно ожидать чего угодно. То они, извиняюсь, Москве жопу лизали, то вдруг все стали ярыми националистами. Сейчас даже мультфильмы на белорусский переводят. Видели? Я вчера включил телевизор – там «Калыханка», и в ней мультфильм – на белорусском.

Конкина говорит: