Анна Каван - Лед

Я опоздал, я это сразу понял — шансов у нас не осталось. Вокруг, куда ни глянь, странные сооружения из льда — неземная архитектура, мираж, создаваемый арктическим сиянием. Гигантская зубчатая стена ледника со шпилями и башенками до неба, подсвеченная изнутри холодным огнем минералов. Мы попали в западню, нас окружали стены, и кольцо призрачных палачей медленно, но неумолимо сужалось, чтобы уничтожить нас. Я не мог ни шевелиться, ни думать. Дыхание палачей парализовало тело, затуманило мозг. Я чувствовал смертельный холод, исходящий от льда, услышал гром, смотрел, как льдина пошла сверкающими изумрудными трещинами. Высоко вверху загудела, задрожала готовая обрушиться блестящая вершина айсберга. На плечах девушки мерцала изморозь, лицо было белым, как лед, ее длинные ресницы касались щек. Я крепко прижал ее к груди, чтоб она не видела падающей ледяной громады.

Она стояла на веранде пляжного дома в своем сером пальто и кого-то ждала. Сначала я решил, что она видела, как я приближаюсь, но потом заметил, что она не сводит глаз с другой тропинки. Я тоже остановился и стал туда смотреть. Мне хотелось узнать, кого она ждет, я не думал, что парень из гостиницы решится прийти, зная, что я здесь. Она словно почувствовала чье-то присутствие, стала осматриваться и наконец увидела меня. Я был слишком далеко, чтобы различить ее расширившиеся зрачки, из-за которых глаза становились еще огромнее; но услышал, как она резко вскрикнула, видел, как закружились, заблестели ее волосы, когда она обернулась, как она натянула капюшон и двинулась в сторону пляжа. Как только она спустилась с веранды, я потерял ее из вида. Она хотела стать невидимой, раствориться в снегах. Ее охватил внезапный страх: она вспомнила о мужчине, чьи ледяные синие глаза имели над ней магнетическую власть, могли лишить ее воли и погрузить в кошмарные галлюцинации. Страх всегда был подле нее, прятался за фасадом ее привычного мира, и теперь он сконцентрировался в нем. С ним был связан еще кто-то, они были заодно, а, может статься, это был один и тот же человек.

Оба преследовали ее, она не понимала почему. Но принимала это, как данность, как принимала все, что бы с ней не происходило, заранее готовая к страданиям, готовая стать жертвой, и в конце концов быть уничтоженной неизвестными силами или людьми. Словно такая судьба суждена ей была от начала времен. Спасти ее могла только любовь. Но она никогда не искала любви. Ее удел — страдание; она это знала и принимала. За пониманием неизбежности шло смирение. Какой смысл идти наперекор судьбе. Еще не вступив в борьбу, она уже знала, что обречена на поражение.

Она сделала всего несколько шагов, когда я перехватил ее, и затащил обратно на веранду. Стерев снег с лица, она воскликнула: «А, так это ты!» — и с удивлением уставилась на меня. «А ты думала, кто?» Я вспомнил про форму, которая была на мне. «Одежда не моя. Пришлось взять на прокат». Опасения ее развеялись, она испытала облегчение и сумела быстро взять себя в руки. Мне были знакомы эти ее уверенность и независимость, появляющиеся, когда люди или обстоятельства позволяли ей чувствовать себя в безопасности. Должно быть, это заслуга молодого человека из гостиницы. «Давай поскорее войдем в дом. Чего мы стоим?» Она говорила спокойно и вела себя так, будто мое возвращение было запланировано и ожидаемо и ничего необычного в этой ситуации не было. После всего что мне пришлось пережить, это вызывало досаду. Я понял, что это она нарочно, чтобы унизить меня.

Она пошла к двери, открыла ее и церемонно пригласила меня войти. Небольшая, пустая и холодная комнатка, старомодный масляный обогреватель едва спасал ее от мороза. Зато все было чисто и аккуратно, видно, что комната убрана с любовью, орнаменты из найденных на берегу ракушек и выброшенного морем дерева украшали стены. «Боюсь, здесь не слишком комфортно, не твой уровень». Она хотела посмеяться надо мной. Я ничего не ответил. Она расстегнула пальто и сняла капюшон, встряхнув волосами. Они стали еще длиннее, блестели и переливались жизненной силой. Пальто скрывало дорогой серый костюм, сшитый, очевидно, на заказ — такого я раньше у нее не видел. Значит, в деньгах она не нуждалась. Она была хорошо одета и отлично выглядела, и это почему-то еще больше меня раздражило.

Она сказала тоном добропорядочной хозяйки, поддерживающей разговор: «Собственный угол после стольких странствий — это так приятно». Я не сводил с нее глаз. Какой путь мне пришлось проделать, чтобы найти ее, сколько смертей, сколько препятствий и опасностей было на этом пути, и вот, когда я наконец добрался, она разговаривает со мной так, как будто мы едва знакомы. Я почувствовал себя уязвленным и обиженным.