Анна Каван - Лед

Секретарша в форме сказала, что правитель никого не принимает. Прямо сейчас он отправляется в инспекционную поездку и будет отсутствовать несколько дней. Я сказал: «Мне необходимо его увидеть. Срочно. Я специально приехал издалека. Это займет не больше минуты». Она поджала губы, отрицательно покачала головой. «Совершенно исключено. Ему надо подписать несколько важных бумаг, приказано не беспокоить». Ее лицо под умелым макияжем было непроницаемым, непреклонным. Это взбесило меня. «К черту приказы! Я же говорю, мне нужно его увидеть! По личному вопросу. Неужели не ясно?» Мне хотелось встряхнуть ее, вызвать на ее лице какое-то человеческое выражение. Но вместо этого я произнес спокойным голосом. «Вы хотя бы доложите обо мне и спросите, не сможет ли он меня принять». Я нашел в кармане листок бумаги и написал свое имя. Тем временем в приемную вошел полковник. Просмотрел документы, подписался. Секретарша подошла к нему и что-то зашептала. Они посовещались, и полковник сказал, что сам передаст записку, взял листок с моим именем и вышел через ту же дверь, что и вошел. Я знал, что он и не подумает докладывать обо мне правителю. Встречи я смогу добиться лишь решительными и незамедлительными действиями.

«Куда ведет эта дверь?» — спросил я секретаршу, указывая в другой конец комнаты. «А это личные покои. Вам туда нельзя. Запрещено». Она наконец утратила свое высокомерное спокойствие. Работать в прямом контакте ее не учили. «Ну, тогда я пошел», — сказал я и двинулся по направлению к двери. «Нет!» Она вскочила и преградила мне путь. Страна, в которой она родилась, была настолько убеждена в своем превосходстве, что ее гражданам даже в голову не приходило, будто кто-то может позволить себе неповиновение, пусть даже по ничтожному поводу. Я улыбнулся и отодвинул ее в сторону. Она вцепилась мне в рукав, стараясь удержать, началась возня. Из-за двери послышался знакомый голос. «Что там происходит?» Я вошел внутрь. «А, это вы? Вот оно что!» Мое появление, казалось, совершенно его не удивило. В дверях, бормоча извинения, появилась секретарша. Он отослал ее взмахом руки. Дверь захлопнулась. Я сказал: «Я должен с вами поговорить».

Мы были одни в богато обставленной комнате. Персидские ковры на паркетном полу, антикварная мебель, на стене его портрет в полный рост кисти известного художника. Моя истертая, потрепанная, неглаженая форма подчеркивала по контрасту пышность его мундира с шитыми золотом эмблемами на обшлагах и плечах, с орденскими нашивками на груди. Он встал; я уже забыл, что он такой высокий. Великосветские манеры, которыми он всегда отличался, стали еще более утонченными с тех пор, как я видел его последний раз. Мне было не по себе. Его присутствие возымело на меня свое обычное действие; однако теперь различия между нами были настолько очевидны, что мысль о связи, даже самой неопределенной, была неуместна и просто нелепа. Когда он сказал: «Не стоило прорываться сюда с боем, я все равно ухожу», я смутился и смог произнести только: «Сначала я должен с вами поговорить». — «Это невозможно. Я уже опаздываю». Он глянул на часы и направился к двери. «Вы, конечно же, можете подождать одну минуту!» Я обеспокоенный поспешил встать на его пути. Лучше б я этого не делал. Глаза его сверкнули — он рассердился, и я упустил единственный шанс. Я проклял свою глупость. Возможно, мой потупленный взгляд и расстроенное лицо позабавили его: во всяком случае, отношение его внезапно изменилось. Он слегка улыбнулся. «Я не могу прервать военные действия ради разговора с вами. Если вам непременно нужно мне что-то сказать, вам придется пойти со мной». Я был счастлив. Лучшего я и ожидать не мог. «Правда? Это замечательно!» Я стал горячо благодарить его. Он расхохотался.

Вдоль дороги к взлетному полю стояли люди в надежде увидеть его хоть одним глазком. Они толпились на тротуарах, высовывались из окон, с балконов, висели на деревьях, заборах, телеграфных столбах. Некоторые ждали уже довольно давно. Меня поразило, как велико его влияние на толпу.

В самолете, сидя рядом с ним, я ловил на себе любопытные взгляды пассажиров. Земля внизу была не плоской или слегка изогнутой, как обычно, она представлялась сегментом шара, с голубым морем и желтовато-зеленой сушей. Вверху синела темная ночь. Принесли напитки, мне подали позвякивающий стакан. «Лед! Какая роскошь!» Он взглянул на мою полуистлевшую форму и состроил гримасу. «Если уж вы решили стать героем, роскошь — это не для вас». Слова эти прозвучали насмешливо, но в его улыбке таилось обаяние. Возможно, таким образом он выказывал дружеское участие. «Могу я спросить, почему вы вдруг стали одним из наших воинов-героев?» Мне, конечно, следовало заговорить о работе. Но вместо этого я почему-то сказал ему, что мне это было нужно, чтобы избавиться от депрессии. «Забавный способ лечения. От такого и умереть недолго». — «Может, этого я и хотел». — «Нет, по сути своей вы не самоубийца. Хотя, какая разница, если все мы погибнем на следующей неделе?» — «Так скоро?» — «Ну, возможно не буквально на следующей неделе, но осталось совсем недолго». Я не мог не заметить, что моргал он специально, чтобы создавалось впечатление, будто его яркие синие глаза отражают ослепительный свет. У него, конечно, были секретные сведения. Он всегда узнавал все раньше других.