— Вы куда?
— Я домой, — говорю я, надевая куртку.
— Скотт, если у человека нет галлюцинаций, это еще не значит, что у него все в порядке с головой. Если бы так все и было, я бы сидел без работы. Так что ложитесь-ка на кушетку, голубчик, и расскажите мне о вашем детстве.
— Ну, все началось, когда я родился…
— Это было травмирующее переживание?
— Не помню.
— Репрессия, — говорит доктор Лжыфрейдт, прикуривая сигарету в форме трубы с большим раструбом. — Или это регрессия?
Я пожимаю плечами, что всегда неудобно, когда лежишь.
Доктор Лжыфрейдт берет с полки какую-то книгу, листает ее, говорит «Гм» и ставит книгу обратно на полку.
— Расскажите о ваших взаимоотношениях с собственными детьми, Скотт. У вас есть дети?
— Один ребенок. И что касается наших взаимоотношений, они не очень хорошие, — говорю я, решив, что лучше признаться сразу. — Понимаете, у него патология физического развития. Иными словами, он получился немного дефектным. А мне это не нравится.
— Да и кому бы понравилось? — говорит доктор Лжыфрейдт, укладываясь на кушетке рядом со мной.
— У него ненормально длинная шея, — перечисляю я. — И такие, знаете, смешные маленькие рожки на голове…
— Как у жирафа, — подсказывает доктор Лжыфрейдт.
— Да. И у него на ногах копыта. И на руках тоже копыта. На самом деле у него даже нет рук. А есть четыре ноги…
— С копытами.
— Да, с копытами. У него заостренные уши с кисточками из оранжевых волосков. И он сам весь в оранжевых пятнах…
— Как у жирафа, — говорит доктор Лжыфрейдт, вставая с кушетки и принимаясь ходить по комнате взад-вперед. — Сдается мне, ваша жена родила не человеческого ребенка, а маленького жирафика.
— Да, доктор Яблочко тоже так говорит. Доктор Яблочко — наш семейный врач. Он принимал роды. И он тоже сказал, что это жирафик. Как сейчас помню. Он вытер руки, испачканные чем-то красным, о свой белый халат. «Мои поздравления, — сказал он. — Ваша жена только что родила замечательного малыша, крепенького и здоровенького жирафика».
Доктор Лжыфрейдт кивает и затягивается сигаретой в форме трубы с большим раструбом.
— Только я почему-то об этом забыл. А вот сейчас вспомнил.
— Должно быть, это явилось для вас потрясением.
— Не помню, — говорю я, тяжко вздыхая. — Следующие две-три недели прошли как в тумане. Я вообще ничего не помню до того, как…
— До того, как?.. . — Не помню.
— Но хоть что-нибудь помните?
— Для жены это было ударом. Я еще как-то справляюсь, а вот она… Она до сих пор категорически не признает, что у нашего сына есть какие-то физические недостатки.
— Ну, может быть, у него нет никаких недостатков. Может быть, доктор Яблочко был прав.
— Но ведь мы с женой — люди. Как у нас мог родиться жираф?
— А если она забеременела от жирафа?
— У нее нет знакомых жирафов. Ну, только Джим. Но Джим не считается. Он — мой друг.
— Правда?
Я не отвечаю. Я занят: рассматриваю кабинет. Здесь много растений в горшках, а над столом доктора Лжыфрейдта висит плакат, на котором написано: «Это они не в своем уме».
— Где был зачат ребенок?
— На море. Когда мы с женой в первый раз занимались сексом. Это был наш единственный секс.
— Вам понравилось?
— Да, — говорю я, пряча глаза за очками.
— В какой позе вы занимались сексом?
— Я стоял. Жена сидела передо мной. На песке.
— И что было потом?
— Мы вернулись в отель и приняли ванну.
— И вступили в половое сношение в ванне?
— Нет. Мы принимали ее по отдельности.
— И что было потом?
— Мы пошли в кино.
— И вступили в половое сношение в кинозале?
— Нет.
— А потом…
— Мы вернулись домой и легли спать.
— И вступили в половое сношение в постели?
— Нет, доктор. Мы сразу заснули.
Доктор Лжыфрейдт открывает окно, выбрасывает окурок своей сигареты в формы трубы с большим раструбом на улицу и закрывает окно.
— Скотт, женщины не беременеют от орального секса, — говорит он. — Это физически невозможно.
Я киваю.
— Мне уже можно идти?
— Как хотите, голубчик.
Я поднимаюсь с кушетки, надеваю куртку и ухожу.
Снаружи опять идет снег. Снегопадит еще пуще прежнего. В качестве контрмеры я решаю позвонить Воздержанье и попросить, чтобы она забрала меня на Джимовой машине.
Я достаю из кармана мобильный, и он звонит у меня в руке. Обычно это прикольно, когда он так делает, но конкретно сейчас это совсем не прикольно; я подпрыгиваю от неожиданности, роняю телефон, и он падает в дренажную канаву. Опустившись на четвереньки, я пытаюсь достать телефон из канавы. Рукам холодно, руки скользят, и я только чудом не падаю лицом в мокрый снег.
Читать дальше