Томас Гунциг - Смерть Билингвы

Несмотря на все это, несмотря на роман с военным, несмотря на фотографии, на новый альбом, на все передачи и на сборники лучших хитов, интерес зрителей улетучивался на глазах, как капля эфира с разогретой плиты. Поползли слухи, что бывший летчик, переквалифицировавшийся в телеведущего, тихо сходит с ума. Будто бы он совсем зациклился, пытаясь найти выход из положения, а рекламодатели немилосердно на него наседают, угрожая без всякой компенсации разорвать с ним контракт и отобрать дом в элитном квартале. Бывший летчик потерял сон и аппетит, с утра до вечера орал на своих коллег, пытаясь свалить всю вину на них, словом, превратился в полного мерзавца. Спустя две недели после того, как приехал автобус со шлюхами, то есть примерно за два месяца до каролининого концерта, под окнами гостиницы «Ибис» остановилась большая темная машина, за рулем которой сидел Хуан Рауль Химинес. Я глазам своим не поверил, когда увидел, как вслед за великаном оттуда вышли омерзительный Моиз Бен Аарон, коротышка-японец из «Сони Мьюзик» и закутанный в огромную верблюжью шубу Джим-Джим Слейтер со своей вечной приклеенной улыбочкой.

Моя реабилитация продвигается полным ходом. Благодаря стараниям Никотинки, я теперь встаю и несколько минут могу держаться на ногах. Это оказалась долгая и невыносимо тяжелая работа — восстановить все мышцы тела, атрофировавшиеся за месяцы неподвижности. Я и представить себе не мог, сколько у меня мышц, сколько специальных движений зависит от каждой из них, и как по-разному они могут болеть при каждом движении. Чтобы сесть на кровати, приходится напрягать все мышцы пресса, и это безумно больно, а еще мышцы шеи (такая острая боль, как будто в тебя втыкают стальные иголки), и мышцы плечевого пояса (тут боль распространяется обжигающими волнами). Во время еды используются трапециевидные и челюстные мышцы, чтобы взять со столика стакан воды, приходится пускать в ход бицепсы, трицепсы, дельтовидные, трапециевидные мышцы и мышцы предплечья (это колющая боль, напоминающая собачьи укусы). Но хуже всего, конечно, ходьба. В ней задействованы все мышцы одновременно, от крошечных мышц стопы до огромных спинных, так что получается целая мучительная симфония из уколов, ожогов и укусов.

Никотинка со мной больше не разговаривает. Она рассказала мне ту историю с детьми, но, если не считать всплывшего у меня в памяти длинного серого здания, я так ничего и не вспомнил. Похоже, Никотинка мне не поверила, да и я не слишком-то поверил ее рассказу. Главврач больше ко мне не заходит, студентка-медичка тоже. Недавно я обнаружил, что после всего пережитого за последние дни я разговариваю сам с собой. Мне неприятно, что меня оставили одного. От этого мысли застаиваются и гниют, как в мерзкой черной воде.

На столик напротив моей кровати поставили телевизор. Никотинка сказала, что госпиталь вынужден это делать, потому что получает огромные субсидии от рекламодателей, а те требуют, чтобы больные могли смотреть передачи и рекламу, как и все обычные люди. Я смотрю телевизор по несколько часов в день. Кабельный телеканал больше не передает сведений о войне, потому что права на ее показ перекупили конкуренты, небольшая телекомпания, которая до сих пор специализировалась на кулинарных программах и репортажах о животных. Зато теперь каждый день показывают соревнования, проходящие в рамках Междисциплинарных встреч. Комментирует их все тот же непотопляемый бывший летчик, ныне телеведущий, а в перерывах Джим-Джим Слейтер мурлычет свои слащавые песенки. О Каролине ни слова. У меня в памяти еще остались кое-какие пробелы. Я никак не могу вспомнить, что же все-таки случилось тогда, в марте 1978 года, посреди выстрелов и взрывов. И образ длинного серого здания, вот уже несколько дней то и дело всплывающий у меня в голове, не пробуждает во мне ничего, кроме смутной тревоги, объяснить которую я не в силах.

Я встаю и, превозмогая боль, дохожу до окна. Нельзя сказать, чтобы из него открывался потрясающий вид: стены нескольких зданий, окна с задернутыми шторами, а внизу, на расстоянии семи-восьми этажей отсюда, стоят в ряд огромные мусорные контейнеры из зеленого пластика. Рядом дверь, ведущая в помещение, где сжигают органические отходы. Я часто вижу, как туда заходят люди в фартуках, толкая перед собой тележки с пластиковыми мешками из операционной. Там лежат грязные бинты, компрессы, одноразовые трубки, катетеры и наверняка какие-нибудь больные органы, только что вырезанные хирургами. Я смотрю, как в прекрасное сентябрьское небо поднимаются кольца дыма. Его частицы ветер заносит ко мне в палату. Странный запах, как будто у кого-то что-то подгорело на тефлоновой сковородке. Входит Никотинка, у нее дежурный дневной обход.