Виржини Депант: Трахни меня!

— Но нельзя же оставить все это просто так!

Сопляк яростно возмущается. Он расстроен и шокирован тем, что Маню так быстро сдалась. И вновь начинает попрекать ее:

— Он был одним из твоих лучших друзей, а они его убили. А ты сидишь сложив руки.

До сих пор он говорил осторожно и в общих чертах о полицейском произволе, о несправедливости, о расизме и о молодежи, которой следует все это осознать и сплотиться. И вот он впервые напрямик требует от нее разделить его гнев.

Он с явным возбуждением говорит о бунтах, которые должны были последовать за расправой. Он говорит об этом так, как другие говорят о боксе, сексе или корриде. Слова заводят его самого, и он ощущает себя сильным и мужественным перед лицом сил правопорядка, в компании достойных и решительных друзей, которые опрокидывают машины. Эти образы возбуждают его. Он чувствует себя героем.

Маню на героизм не хватает. Она привыкла к тусклой жизни, когда брюхо набито дерьмом, а хлебало на замке.

В ней нет ничего грандиозного. Кроме ее неутолимой жажды. Сперма, пиво или виски — все что угодно, лишь бы лилось рекой. Она даже находит кайф в апатии и мерзости. Может и в блевотине поваляться. Она пребывает в относительном равновесии со вселенной — почти каждый день находится и что выпить, и с кем перепихнуться.

Сопляк не понимает этого и не осознает, как далека революция от этой дыры, где они живут, чтобы о ней думать всерьез. К тому же, чтобы возгораться, как возгорается он, необходимо самоуважение, которого полностью лишена Маню.

Она роется в ящике в поисках флакончика с лаком для ногтей. И сухо обрывает его:

— Ты зачем поливаешь меня дерьмом в моем собственном доме? Мать твою, да кто ты такой, чтобы учить меня жизни? И кто тебе сказал, что его убили?

— Все это знают, ты сама говорила…

— Я болтаю все, что взбредет в голову, а поскольку я люблю выпить, то не обращай на это внимания. Кроме того, повеситься — это вполне в его духе, а ты взял себе в голову, что его прикончили легавые. Советую тебе не путать мои бредни со своими.

Она находит пузырек с лаком, зажимает в кулаке и размахивает им под носом у Сопляка. Тот осторожно пятится, бормочет какие-то извинения, уверяет, что не хотел ее обидеть. Он на нее не злится, к тому же он не верит, что она может ударить его. Видно, что она просто поджидает подходящий момент, чтобы закончить с этой темой.

Но он сделал правильно, что попятился — на самом деле она его чуть не стукнула.

Она хорошо знает, что Камел наверняка не сам повесился. Он был слишком гордым для этого. И хотя к жизни он был очень приспособлен, все же любил ее достаточно, для того чтобы пожить еще. А главное, Камел не покончил бы с собой, не прирезав перед этим десяток человек. Она слишком хорошо его знала, чтобы в этом усомниться. Они неплохо ладили между собой, охотно шлялись вместе и имели одинаковые взгляды на то, как следует развлекаться.

Его тело обнаружили накануне в коридоре. Последними, кто его видел живым, были легавые, надзиравшие за ним. Никто никогда не узнает, что произошло в действительности. Сопляк прав — даже она с трудом мирится с тем, что ничего не предприняла. Когда-нибудь она преодолеет себя.

Ей не нравятся уловки, к которым прибегает Сопляк, чтобы заставить ее разделить его возмущение, как и то, что он пытается использовать смерть Камела в своих политических интересах. А ему кажется, что этот мертвец принадлежит ему по праву, независимо от всякой политики. Он открыто презирает ее за трусость. Маню кажется, что его морда не настолько уродлива, чтобы убедительно выражать презрение — она может поправить дело.

Она торопится открыть пиво, перед тем как взяться за ногти. Ибо знает, что жажда начнет терзать ее еще до того, как они высохнут. Она колеблется, но потом предлагает бутылку и Сопляку, показывая, что не злится на него. Еще немного, и она нажрется и забудет об этой истории. Она уже смирилась с идеей, что кому-то все равно придется сидеть в дерьме, и понимает, что относится именно к этой категории.

Она накладывает больше лака на кожу, чем на ногти, поскольку у нее всегда чуть дрожит рука. Только бы лак не испачкал члены, когда она их будет дрочить…

Сопляк неодобрительно смотрит на нее. Он не считает лак для ногтей необходимым для праведного дела. Это знак покорности перед лицом мужского шовинизма. Но поскольку Маню принадлёжит к категории униженных и оскорбленных, которые не получили достаточного образования, она не обязана быть политкорректной. Он не держит на нее зла за ее недостатки, он ее жалеет.