Алексей Синиярв - Буги-вуги

Миня было надулся, но тут нас снова попросили. Теперь, когда старички подустали, мы прошлись по битлам и криденсам и продолжили одной из любимейших завсегдатаями Утюга. Пива, дайте пива [85] группа «Мерси», г. Таллин. http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3384599 . И понеслась. Наша, голосистая, первопохмельная, о том что любят деревни и села, и большие, вне всякого сомнения, города.

В процессе плясания-гуляния возник спор поколений: песочницы и перечницы хотели, не отходя от тарелок, петь песни тревожной молодости под баян, а юная смена мечтала наплясаться до сбитых каблуков.

Конфликт поколений разрешила невеста, притопнув ножкой, и резонно заметив, что это их свадьба, а не родителей, и, что один лишь только раз в году бывает май, после чего представление должно было продолжаться. Но противная сторона, старая закваска, пошла на компромисс, выторговав себе цыганскую.

Насчет «цыганской» мы запереглядывались. Саму «цыганочку око-око, цыганочку чернооко» — в один притоп, да и было уже, а эти «рая, рая»… напряглись. Но пока плясуньи по инерции продолжали отстаивать свои неотъемлемые права поприжиматься и потрясти сиськами перед потными кавалерами, к Манычу подошел наш протеже и они о чем-то быстро договорились. Маныч махнул нам — кочумай, чуваки; дядя, а невесте он как раз дядей и приходился, «с вашего позволения» еще раз поздравил с «ответственным шагом»; поюморил: «чтобы новоиспеченный супруг относился к женушке всю жизнь как к невесте, а она к нему, как к керосиновой лампе: чуть что — прикрути»; преподнес нас как свой сюрприз, за что был удостоен аплодисментов; и вот тут Маныч нажал на все регистры, а дядя выдал а-ля Сличенко, да так, что мы только охнули. Голос роскошный, интонирование, акценты — у вас в гостях театр «Ромэн». От учебы ли это, от природы ли, трудно сказать, голос — голосом, но и пел он — упасть не встать.

Овации, восторг. Не ожидали и гости такого лазаря, совсем не ожидали, что и было лестно в дядин адрес высказано. Дядя расчувствовался, слюну пустил, Маныча приобнял, подняв его руку, как рефери на ринге. А нам тем временем на столик пятизвездочный «Арарат». И лимон дольками в сахарной пудре. И эклеры с крекерами, и кофе в перламутровых чашечках.

— Конверт в кармане, — сказал Маныч мне на ухо. — Три коричневых. Хрустят — век бы слушал.

— Может он их печатает?

— Всё может быть, — согласился Маныч, — но как поет при всем при том. Когда ты нам так важно приперчишь?

— Так — никогда. Да и не хочу. Я по-своему. По захолустному. Ты меня не лечи, мне с Кавердейла снимать без толку. Давай-ка лучше генеральского, — сказал я и свернул голову армянской бутылке.

После кофе, расплавленные коньяком, мы выползли на волю, подышать. Минька наглороже увязался за своей несбывшейся мечтой. Воздыхательница его, действительно, царевна-лебедь: ноги от щек, сама под Миньку ростом, боярыня красотою лепна. Носик, правда, подкачал: не крючковат, не горбат, милый такой даже носик. Наш-то пастух рубильники предпочитает, поскольку сам — чудо в перьях.

Подружка, надо сказать, та, которая — тут же. Подхватил их Минька под крыла, пока конкурирующей фирмы нет, и давай вертеть клювом направо-налево, хи-хи-хи, ха-ха-ха. Наглый искуситель, безбожный развратитель.

— У дороги стояли две ивы: одна береза, другая сосна, — сказал Маныч, глядя на барышень.

— Застендовал? — спросил я, закуривая.

— Не мой сайз, — ответил Маныч равнодушно.

— Крепкие девки, как табуретки, — просунулся меж нами Лёлик. — Эта, что поздоровше — ох, и тугомяса. Будет людям счастье, счастье на века.

— А ты чего стоишь? Пора елки срубать и палки кидать, — повернулся к нему Маныч, ковыряя в зубах спичкой.

— А-а, — отмахнулся Лёлик. — Не по Хуану сомбреро. Пойдем лучше стро и м на троих.

— Не полезет, — вздохнул Маныч. — Я пирога натрескался, как Мартын мыла. Это ж такое музейное событие. Да и, честно говоря, я себя на этом паркете чувствую, как Чарли Чаплин. Щас бы спать завалиться.

— Нет, я, пожалуй, приму капелюшку. Кто за мной? — пригласил Лёлик. — Я там сказал, что нам не хватает, и тотчас доставили.

— Ну, идем, идем.

Тили-тили тесто уже уехали месить перины, бабушки-дедушки еще раньше подались восвояси, но остальным был наказ: стоять, как у разъезда Дубосеково, но пасаран! — и в начале третьего мы еще пытались отплясывать под Донну Саммер в компании самых стойких — играть сил уже не было.

В автобус, Манычу под ноги поставили призывно булькающий бумажный пакет, перевязанный бечевкой.