Diamond Ace - Сломленное поколение

Глава четвертая
"Конформизм памяти"

Тяжелые серые стены.
Мне хочется поднести руку к лицу, но как будто не хватает воли, запасы энергии на нуле, а резерву взяться неоткуда. В таком состоянии понимаешь, что тебе и так неплохо. Это случается постоянно: синица в руке набирает колоссальную массу, когда разум выплевывает осознание недосягаемости манящего журавля. Птенец в твоем кулаке становится просто необъятным, сжать его больше нет шансов. Мы всегда принимаем за счастье что-то другое. Не то, чего мы хотели. Наши мечты откормлены в неволе.
И больше никакой мотивации. Я даже не могу вспомнить, зачем мне понадобилось поднимать эту сраную руку весом в тонну. Нейтральные, безразличные стены сбивают с толку, сознанию не за что ухватиться. Никто не борется за мое внимание. Никто и ничто.
Я помню, как какой-то толстяк рванул в сторону окна. Что это было?
И мне грустно. Не по себе. В этой кровати столько тоски, что кажется, будто она всасывается в спину и разливается по телу, согревает его легкой тревогой. Волнение испаряется литрами, здесь пахнет смятением. Дисфория. Помогите мне…
Закрытые глаза выдают больше образов, чем реальные стены, окружившие мое тревожное ложе. Девушка в белом халате. Белый стаканчик в капкане тощеньких пальцев. Маленький сосуд наподобие тех, которые заполняют "пёрпл-дранком". Кодеиновым коктейлем.
Дверь открывается и закрывается. И я вижу это с закрытыми глазами.
Какой-то старик протягивает к моей голове свои сморщенные конечности, обтянутые белыми резиновыми перчатками. Свет карманного фонарика. Отслоение сетчатки.
Фрагменты памяти, или клетки воображения. Неважно.
Так действуют нейро…нейролептики.
Нужно прийти в себя. Вернуться в свое сознание.
Эти недоноски крадут мои переживания.
Я вижу осколки, завернутые в бумагу. И кровь, кровь, кровь.

"Он уже три дня в сознании".
"Не могу сказать со стопроцентной уверенностью, но кажется, он галлюцинировал".
"Как его зовут?"
"Доктор Олдман контролирует ситуацию, детектив".
"Нейролептический дефицитарный синдром".

Судя по обрывкам доходящей информации, я прикован к кровати более двух недель. И последние четыре дня подаю признаки жизни. Это хорошие новости. Учитывая, что мои пальцы постепенно возвращают себе былую подвижность. Я наконец-то смог разглядеть лицо девушки, приносящей мне таблетки. Точнее ее скулы, тонкие губы и огромные глаза. Несимметричное обаяние. Хотя нет, скорее, отвращение. Я не знаю.
Каждый раз, когда я проглатываю разноцветные колеса, это неземное создание без вторичных женских половых признаков, своим писклявым неуверенным голоском просит открыть рот, чтобы убедиться: Тайлер/Сэт/Марвин был несомненно хорошим и чрезвычайно послушным мальчиком и не спрятал таблетки за щекой, или под языком.
Я – ее мечта. Если, конечно, она хотела работать, насколько я понял, медсестрой в психиатрической лечебнице. И ее мечта открывает рот, чтобы дать понять заботливой мамаше – ее синица все делает правильно. Постепенно набирает вес, расправляет прозрачные крылья и отправляется навстречу скалистой голгофе. Так она кормит свою идею. Свою высшую цель. Тощая, постоянно трясущаяся бездарь.
Я бы пожалел ее, возможно, и поимел бы. Если бы не ремни, приковавшие и без того ослабленный организм к кровати. Так легко спутать надуманную беспомощность с реальным бессилием.
Я уже отнес свою неповторимую личность к безвольным ребятам, которые не в состоянии не то что бросить курить, а даже поднять конечность, чтобы потрогать покрывшуюся густой бородой физиономию.
Но правда такова: я не должен шевелиться. Остается лишь узнать, почему.
Не самое приятное осознание. Но правда никогда не будет чем-то приятным. Всего лишь констатация фактов о поглощающей вас действительности. Можете назвать ее истиной, насрать. А когда информация отделена от вымысла – она эволюционирует в правду. Без всех этих иллюзий о прекрасном и чистом мире, среда обитания становится враждебной. Настоящей. Невымышленной. И тогда ты понимаешь, что все твое представление о боге, о любви, равноправии – никчемное желание отгородиться от боли. Захлопнуть дверь перед самым носом непридуманных эмоций. Открой глаза. Открой свои долбаные глаза.
День пятый.
Мне нравится это стройное сострадание. У нее нет груди, но и притворства, сахарного сочувствия в ее движениях я не заметил. Четыре таблетки перорально.
– Открой рот.
Как тебя зовут?
– Открой рот. Мне нужно убедиться, что ты проглотил таблетки.
Что ж, смотри. И я открыл рот настолько широко, что правый челюстной сустав хрустнул так, словно кто-то ударил по нему бейсбольной битой. Как когда-то это сделал Дэлмер. В доме миссис Бальмонт.
– Меня зовут Джессика.
А я думал, тебя зовут Рут. Тебе это имя больше подходит. Будешь Рут. Да и какая, собственно, разница, Джессика – всего лишь штамп в твоем удостоверении. Ты согласна со мной?
- Нет.