Diamond Ace - Сломленное поколение

На похоронах Дэла собралось более двух тысяч человек. И ни единого родственника.
Они оплакивали смерть своего героя. Люди, которым удалось понять, чего хотел Дэлмер. Люди, которые поверили его растерянным глазам.
Невменяемость не делает человека "немного виноватым", не снимает с него ответственности. Но Дэл не заслуживал смерти.
Слышали историю парня, по имени Айвори Фоунтейн? У этих ребят есть что-то общее.
А я сижу среди потаскух, ожидающих своей очереди в содоме пастора Троя. Ничего не изменилось. Эта методистская церквушка – обособленный мирок со своими правилами, которые устанавливаются добрым священнослужителем. Хочешь вмазаться – послушай пастора. Хочешь, чтобы я поимел тебя в исповедальне – дай знать.
Стоит выйти из церкви, и враждебная среда отбирает последние шансы на спокойное существование. Я не мог и представить, что Дэлмер Симмонсон станет настолько знаковой фигурой для кого-либо. Но люди шли за своим мессией, рисовали его портреты, "принтовали" футболки физиономией кумира. Надпись "Дэл – номер 1" стала сравнима по популярности с культовой "Smells like Teen Spirit". Смерть меняет все. Абсолютно.
Вы еще не поняли, чего добивался Дэлмер?
"Лэнгот" постепенно сдавал позиции.
Ну как, яснее?
Люди не хотели забывать человека, который сделал одиночество чем-то вроде смертного приговора.
В отличие от Пола Макклеба, провозгласившего одиночество поводом начать новую жизнь.
Так вот. Мы не рассказываем нашим детям о смерти. Из учебников по биологии извлечены последние намеки на какой бы там ни было конец. Нет смерти – нет героев.
Люди должны погибать. Суицид – вот, что нужно настоящему кумиру.
Нам нужны насильственные смерти.
Передозы.
Петли.
Никому не нужны живые легенды. Можно умирать медленно, отравляя себя кадмием и метанолом. Или моментально, проглатывая таблетку за таблеткой.
Быть может, жизнь приобретает смысл лишь тогда, когда кто-то умирает.
Умение выворачивать реальность наизнанку сделало нас убийцами.
Что с нами случилось?

Глава Первая
Мы все отравлены

Я говорю Эллисон, что не могу больше бороться с этим желанием.
Мне хочется взять в руки ствол и начать поливать свинцом каждого, кто носит яркую одежду с изображением панды или дятла Вуди. Каждого, кто заткнул уши новенькими "Зеннхайзерами" или припарковал тойоту Камри последней модели возле супермаркета "Воллмарт".
Короткие юбки, блестящие кеды, цветы и воздушные шарики.
Атрибутика глухонемых выродков.
– Успокойся, Марвин. Сделай глубокий вдох, выйди из этого круга…

А я сообщаю ей, что вся эта срань годится исключительно для врачевания потрепанных душ восемнадцатилетних девочек. Мне вспомнилась Мадлен Форман.
И ее распотрошенное тело на полу ванной комнаты Дэлмера Симмонсона.
Мои глаза – фотокамера. Моя память – накопитель, жесткий диск.
Спрашиваю, не хотела бы она переспать со мной?
– А тебе это поможет?

Наверное, нет. Но я на всякий случай принес справку. Я чист.
Кабинет психотерапевта Эллисон Чейс является воплощением умиротворения. Замкнутая дзэн-вселенная, крохотный островок спокойствия и невозмутимости. Ровные бледно-бежевые стены, серые жалюзи, которые прикрывают пластиковое окно, заливаемое дождем, непрекращающимся уже больше месяца. Даже кушетка, при всей ее кажущейся роскошности, не вызывает раздражения. Древесина – орех. Ткани, покрытые серебряной краской и дорогостоящим лаком. Изящный комфорт.
От Эллисон так и разит ее профессиональным состраданием. Терапевт из нее хреновый. Но как и ее кабинет, женщина располагает к себе. Наверное, все дело в том, что я хочу трахнуть Эллисон Чейс. Только еще не решил куда именно. В мозг, со всеми его классификациями и аналитическими инструментами, или же в рот, из которого так приятно пахнет освежителем "Глистер". Тонкие аккуратные губы, складывающиеся в энсо всякий раз, когда я говорю о суициде. Невозмутимый психотерапевт покусывает внутреннюю сторону щеки, неосознанно давая мне понять, что и ей необходимо это общение. Ее безупречная безмятежность находит конец в деталях. Карие глаза на секунду останавливают свой бег по комнате, когда я рассказываю о том, как я хотел бы умереть.
Гладкая кожа на руках. У нее нет мужа, или детей. Либо заработок психотерапевта позволяет нанять прислугу, которая своими руками будет полировать мебель и посуду, позволяя поверхностно активным веществам уничтожать заботливые конечности. Но всем нужны деньги.
Нитробензол, формальдегид?
Ну и пусть. Маленькому Карлосу нужна новая приставка.
Удлиненная, рваная стрижка с ассиметричной челкой. И костюм из "Блумингдэйла". Нейтральная привлекательность. Женственная деловитость.
Я говорю, что меня раздражают люди, которые слушают музыку прямо с телефона. Я готов вырвать аппарат из сучьих ручонок и разбить о лоб обладателя погремушки. А потом смотреть, как кровь стекает по скулам и примыкает к уголкам рта.
Мне не симпатичны люди, которые стоят в очереди на кассе. Они вечно что-то забывают. Оборачиваются, просят посторожить их тележку, пока они бегают за прокладками, лезвиями для бритвы, молоком. Раньше мне хотелось что-нибудь выкинуть из того, что они приобрели. Нассать в "Пепси" прямо на глазах у изумленной кассирши. Теперь же я так и поступаю. Например, втыкаю иголку в булку хлеба. Никто и не замечает, пока та не прокалывает язык забывчивых кретинов.
Меняю "Сникерс" с арахисом на "Сникерс" с лесным орехом. Их это злит.
Чувствуешь, каково величие их оплошности?
Делаю небольшой надрез на упаковке сахара. И они вновь бегут. Бегут и бегут. Как будто в этой жизни можно все поменять.
– За что ты их наказываешь, Марвин?