Володя Злобин - Финики

- Скажи, Гоша, зачем ты написал ту телегу?

- Какую телегу?

- Тандемную трайку, бля! - выругался Молчун и когда мы непонимающе на него посмотрели, - ну это такая телега есть, с двумя цилиндрами... Ладно, молчу.

Шут сквозь патоку разбитых губ пробует шутить:

- Как вижу, вы нашли замену на должность шута. Что, Молчунишка, нравится быть в одной команде с неудачниками?

Я оглядел сухость соснового бора и зевающий овраг позади связанного Шута. Сквозь игольчатые кроны деревьев виднелась победная лазурь. Лес дышал смолистым теплом: мирным и убаюкивающим. Я словно находился в колыбели русской цивилизации и никак не походил на неудачника.

- Это ты проигравший, Гоша, - говорит Слава, - расскажи нам, это твоих рук дело. Тот поддельный манифест, якобы от КПД? Мы специально посмотрели твой бложик. Твоя запись из плавающих в интернете, там датируется самой первой.

- Да вам-то, какое дело? Чё надо, мстители херовы? Какое вы вообще отношение к ним имеете?

Я тихо говорю:

- А мы и есть Комитет Полезного Действия.

Шут забился в истерике и верёвки, врезавшиеся ему в тело, казалось, остановили приток крови в голову. Из носа повисли индюшачьи сопли, и тонкие струйки влаги побежали из бесцветных глаз. Гоша, несмотря на своё положение, ржал в полный голос и я снова, как в былые времена, почувствовал себя неуютно от его всепроникающего цинизма. Отдышавшись, пленник сказал:

- Вы - члены КПД? Да не смешите меня. КПД - это серьезная террористическая сеть, скорее всего, созданная и действующая под прикрытием ФСБ, отчего никто ещё не был пойман. Откуда, думаете, у них оружие, деньги, средства передвижения и поразительное везение? Да всё просто: КПД - это проект Кремля для того, чтобы отвлечь от борьбы настоящих национал-социалистов. Для того чтобы успокоить население, удержав его от революции, показав, что существуют структуры восстанавливающие справедливость. Это технология средневекового варварства, которая может работать только в такой ублюдочной стране, как Рашка. А вы собрались мстить за чекистов, поняв, что тот поганенький манифест написал я?

Гоша был явно болен манией величия и манией преследования. Он не был человеком, который смеётся, да и никогда бы не наёел в себе силы участвовать в настоящей русской Вандее, но при этом Шут не мог допустить возможности, что хоть кто-нибудь из живущих мог оказаться смелее, упорней, идеалистичней его, Гошиной личности. Человек, думающий об окружающих хуже, чем они есть на самом деле, всегда будет пленён иллюзией собственного совершенства.

Слава раскалён, как стальная болванка. Ещё чуть-чуть и он взорвётся от негодования:

- Значит это ты написал тот поганый манифестик. Дебил, Система только воспользовалась твоим скудоумным высером. Мы сегодня выложим опровержение, снабдив его доказательством. И ты послужишь отличным пропагандистским примером.

Шут крикнул:

- Да кому доказывать? Вы на себя посмотрите! Слава, ты всегда витал высоко в облаках, идеализируя мир, желал какой-то там революции и лучшей жизни для народа. А реальность такова, что мир дерьмо и люди дерьмо, и как-то бороться за их благо, а не за своё, это значит тоже быть дерьмом. Ты так и остался тупым боном. Меня всегда поражало, зачем ты притащил к нам этого бесхребетного идиота Сенеючку. Не удивлюсь, если он криптоеврей. Он вечно косячил, трусил из-за каждой мелочи. Он принимал участие только в четверти акций, в которых мы участвовали. Да даже Алиса, повёрнутая девственница, и то лучше него. Теперь с вами ещё истинный русский раб, воевавший за счастье Абрамовича. И вот вы хотите уверить меня, что классический бон, трусливая крыса, сумасшедшая баба и рузке патриот и есть тот самый комитет полезных действий?

Лес множил его обвинения и они, образовав вокруг нас новый Пекин, влетали в уши, скрипели на зубах, вылизывали костяшки кулаков и заставляли нас чаще и злобней дышать. Слава покачал головой:

- Мы сумели измениться и теперь чего-то, да стоим. Я думал, что с возрастом изменишься и ты. Видимо, я оказался не прав. Жаль. Пошлите обратно. А ты, Дух, останься. Мы тебя подождём в машине.

Прежде, чем вернуться к угнанному транспорту, Ник отдал мне заряженный пистолет и, не сказав больше ни слова, быстро пошёл прочь. Карман оттопыривала камера. Это не напоминало картину "Иван Грозный убивает собственно сына", так как пистолет не добавил мне ярости и даже, имея теперь полную власть над жизнью Гоши, я не мог пожалеть его и назвать сыном.