Феликс Аксельруд - Испанский сон

— Так вот: если любому из нас… хоть что-то… где-то…

— Согласен, — кивнул Филипп. — Первым делом тебе придется рассказать мне о норвежке.

— Ну, это приятно.

— Очень рад. Кстати, насчет черного телефона…

— Ну?

— Ты дозвонился?

— Нет.

— Но…

Филипп замялся.

— Мы же договорились не щадить, — сказал Вальд. — Что ж ты умолк? Говори! Ты ведь хотел спросить меня, почему я сейчас такой спокойный, если не дозвонился?

— Да.

— Я думаю, она была на борту самолета.

— Моя жена как-то раз думала, что я у тебя, в то время как я был в холодном подвале, — заметил Филипп. — Но я хотел не о том. В следующий раз, пожалуйста, не езжай в таком случае в офис.

— Почему?

— Потому что ты перестал разбираться в технике. Твоя цель была не навести на нее врагов, так?

— Ну.

— Значит, они не знают ее номера, так?

— По крайней мере я на это надеюсь.

— Тогда при чем здесь черный телефон?

Вальд немо уставился на Филиппа.

— Ты должен был звонить из обычного автомата, по купленной в киоске телефонной карточке, — сказал Филипп едва не брезгливо, — или в самом крайнем случае ехать на Центральный Телеграф.

— Ты прав, — сказал Вальд. — Хотя я не уверен, работает ли Центральный Телеграф по ночам… но автомат по карте — это сильная идея. Черт побери!

— Почему такая глупая ошибка, партнер?

— Потому что…

Вальд замолчал.

— Не щадить друг друга, — сказал Филипп, — значит не щадить прежде всего себя самого.

— Снова ты прав, — признал Вальд. — Мне приснился плохой сон; я был под впечатлением. Я почему-то сразу подумал о черном телефоне.

— Ага, — сказал Филипп. — Либо ты теряешь голову от страха, либо действуешь под влиянием сна. В принципе, это одно и то же. Считаю, что если это была психологическая атака, она полностью удалась: они заставили тебя потерять способность адекватно мыслить.

— Скажи! а ты сам, после того звонка, так ли уж адекватно мыслил?

Филипп улыбнулся. Он вспомнил, как поехал к Эскуратову, и как тот сказал, что он будто в штаны наложил, и как он огрызнулся. Теперь Вальд делал все то же самое, и это было смешно.

Однако, думал он дальше, после того звонка его запихнули в багажник и повезли в подвал. И это уже не смешно. Что сейчас будет с Вальдом? Может ли он позволить Вальду ждать?

А как не позволить ждать? Он даже не смог отговорить Вальда от завитушек. Оставалось только…

— Вообрази, — сказал Филипп, — если она успела прицепить к чему-нибудь твоему ма-аленький микрофончик. Вот такой, — показал он двумя пальцами.

— Ага, — сказал Вальд.

— По-моему, это куда проще, чем выискивать твои звонки.

— Да. Но мы же сейчас не успели сказать друг другу ничего особенного, верно?

— Ты думаешь?

— Что, например?

Филипп громко рассмеялся. Он вытащил из кармана диктофон, в точности такой же, какой был подарен Вальдом Вую, и включил воспроизведение.

«Ты думаешь, тебя отпустят с такими бабками?»

«Но ты же останешься».

«Мне кажется, ты бросаешься из крайности в крайность; мне кажется, нужно думать не о пленке, а о деньгах. Давай решим что-нибудь про деньги».

— Это провокация, — буркнул Вальд. — Как ты мог говорить о деньгах, имея в голове мысль о микрофоне?

— Я просто хотел показать тебе, как мы слабы.

— Ну, и что?

— Может, удалось бы убедить тебя не ждать.

Вальд задумался.

— Я поражаюсь самообладанию тиранов, — сказал он через какое-то время. — Мне прислали какую-то несчастную пленку — и, пожалуйста, я уже псих. А представляешь себе обстановку в сталинском Кремле? Это при том что вот таких ма-аленьких микрофонов еще не было.

— Не думаю, что это было такое уж самообладание, — заметил Филипп. — Из-за таких вещей, если они повторяются постоянно, всякий со временем сделается маньяком. Это счастье, если в результате у него вообще не останется времени на дела. Потому что все-таки остается — и дела получаются соответствующие, кривые. Но почему ты говоришь о сталинском Кремле?

— Потому что по такой логике нужно говорить и вовсе не о Кремле. Этак выходит, любое место, где власть или деньги, прямо-таки патогенно.

— А это так и есть.

— В таком случае, кто же выигрывает? — вопросил Вальд. — То, что не самые умные — установлено ранее; не самые толстокожие, так как все равно сделаются маньяками… Короче, самыми какими нужно быть нам?

— Ты же веришь в Бога. Разве мы можем стать иными, нежели нас замыслил Господь?

Вальд поморщился.

— Кесарю кесарево, — сказал он.