Феликс Аксельруд - Испанский сон

На той стороне трубку положили на стол. Вальд услышал, как шаги удалились и вновь приблизились.

— Там…

— Я знаю, что там. Перенеси это на свое рабочее место… смотри, осторожнее со шнуром.

Шаги опять удалились и опять приблизились.

— Я здесь.

— Теперь запиши на бумаге ряд цифр. Вначале… э-э… количество полных лет, которые ты проработал в «ВИП-Системах». Это просто, верно?

— Да.

— Теперь, э… размер твоей зарплаты, в условных единицах, конечно… плюс пять.

— Будет…

— Несколько цифр, да. Теперь удвоенный размер твоей зарплаты в прошлом году, в тех же единицах, плюс девяносто четыре.

— Понял. Написал.

— Не забыл, что удвоенный?

— Вальдемар Эдуардович!..

— Хорошо. А теперь…

Вальд задумался. Черт возьми, что же дальше? И тут, останавливая его мысли, сквозь открытую форточку до него долетел ровный, механический гул. Он был похож на движение далекого поезда. Скрежет металла, негромкие голоса пробивались сквозь этот гул, делая его зловещим и наполняя сердце Вальда тревогою.

Это танки, подумал он.

— Жди на линии, — сказал он в трубку, положил ее на кровать и в чем был вышел на лоджию. Внизу, под резким светом неоновых фонарей, орудовала мусорная машина. У Вальда отлегло от души. Он присмотрелся. Лязгая рычагами и ровно урча, ребристая тварь хватала железные баки, с грохотом опрокидывала в себя, довольно жрала их содержимое. Она их как стопки, подумал Вальд. Человек в каске следил за процессом, помогал рычагам; поза его и движения напомнили Вальду Сида Кампоамора — утраченного, незабвенного, цепляющего за стропы воздушного шара злосчастный его «круизёр».

Вальд вернулся к кровати и взял трубку вновь.

— Коля, — сказал он, — все отменяется. Сделай все как было и уничтожь бумажку, на которой ты писал. Понял?

— Да. Вальдемар Эдуардович, у вас… я хотел сказать, у вас все в порядке?

— Делай что говорю. И соедини меня с дежурным водителем.

— Одну минуту.

Щелк, щелк.

— Дежурный водитель слушает.

— Миша, — устало сказал Вальд, — приезжай за мной.

Меньше чем через час, в конце fuckin’ тысячелетия, он тыкал и тыкал пальцем в автонабор телефона, на первый взгляд совершенно обычного, да и на самом деле обычного и отличающегося от других только тем, что он был подключен к особой линии связи. Эта линия хитрыми, обходными, экспериментальными каналами вела прямехонько за границу, минуя болтливые московские телефонные узлы, и для уверенности в полной тайне состоявшегося разговора ее можно было бы использовать лишь один раз — примерно так, как киллеры используют свои пистолеты.

Из десятка кнопок, предназначенных для ускоренного автонабора, Вальд задействовал примерно половину. В память этих кнопок он ненадолго перекачал информацию, уже давно хранившуюся исключительно в памяти его головного мозга, то есть содержание исписанного рукой Сьёкье бумажного листа. В ответ на каждое свое нажатие он слышал гудки сложных, нездешних тонов; эти тоны варьировались в зависимости от того, звонил ли он в Штаты, или в Норвегию, или по номерам находящихся неизвестно где сотовых телефонов… но результат везде был один.

Там, куда он звонил, трубку не брали. Может быть, где-нибудь был автоответчик, но Вальд не мог позволить себе им воспользоваться. Организовать такую линию — долго, дорого, тяжело… он должен был соединиться наверняка и разговаривать с человеком, а не с машиной. Поэтому после каждого вызова он мог ждать только два гудка. Даже и это было поначалу рискованным — автоответчик или какой-нибудь факс мог включиться с первого же сигнала — но обычно используют третий, четвертый… здесь он выдержал и не прогадал.

Кнопка — два гудка — сброс. Другая кнопка — два гудка — сброс. Сьё, откликнись. Сьё, подойди к телефону. Кнопка — два гудка — сброс.

Что ты делаешь, Сьёкье? Солнце, воздух, вода — твои лучшие приятели — не могли случайно тебе навредить. Шалишь, может, прямо сейчас с залетным мальчиком? Шали, пожалуйста, только побыстрей… ты же нормальная взрослая женщина, и… и… и ни фига подобного, мы обручены! Ты не можешь шалить. Ты обещала ждать моего звонка — почему ты не ждешь? Нет… в последний раз, кажется, не обещала… обещала уехать, вот! Да ты же в аэропорту! На борту самолета! Как я сразу не догадался. Конечно, ты на борту самолета. До фьорда — три захода, не меньше… а то и больше, чем три…

Он прекратил давить кнопки. Меланхолично использовал каждую еще лишь раз — чтобы стереть номера, заменить бессмысленными нулями. Я становлюсь параноиком, психопатом, вполне трезво подумал он. Неприятно. Только что, можно сказать, из отпуска. Никто даже не поймет, если еще раз.