Феликс Аксельруд - Испанский сон

«Неужели больно?» — спросил он меня.

«Возможно, это самовнушение, — предположила я. — Мне хотелось бы успокоиться».

«Маленький сеанс аутотренинга?»

«Мне не помогает аутотренинг, — соврала я. — Я уж знаю особенности своей психики; мне нужно взять в руки что-нибудь необычное, я и успокоюсь. Знаете — как грудничкам дают погремушки?»

«У меня нет погремушек, — огорчился врач. — Разве что…» — И он потряс в воздухе какой-то дурацкой коробочкой, частично заполненной не то борами, не то какими-нибудь искусственными зубами.

«Но я и не грудничок, — улыбнулась я. — А что это у вас там, рядом с окном… нет, правее? Можно мне подержать?»

Вот так я добыла желаемые челюсти. Я осмотрела их. Они были с полным набором зубов. Между собой они были соединены пружинками и стремились держаться вместе. Я развела их и сказала: «Ам». Я отпустила пальцы, и челюсти тихо щелкнули.

«Успокоились?» — спросил врач.

«Можно я подержу их еще?»

Врач пожал плечами.

«Пожалуйста…»

И он снова накрыл меня белым фартучком по подбородок. Я стала играть челюстями под фартучком — вначале просто пощелкивала ими, потише, чтобы врач не рассердился, а потом вставила в них свой пальчик и прикусила ими его.

Это слегка меня возбудило. Я перекусала челюстями все пальцы по очереди и установила, какие фаланги у меня наиболее эрогенные. Я спросила себя, почему же я не испытывала таких ощущений раньше, ведь пальцы мои кем только не покусывались — и былыми партнерами, и случайными щенками, и даже мною самой. И я поняла: в живом рту пальцы всегда контактируют с языком и другими мягкими тканями; это маскирует слабые ощущения, идущие от прикусываемых фаланг. Фартучек, скрывающий с наших глаз мои действия, добавлял этим ощущениям остроты.

Писала ли я тебе, что мне свойствен некоторый мазохизм? Разумеется, в зубной боли нет ничего эротического. Однако в соединении с нежными импульсами, идущими из-под фартучка, боль, причиняемая бормашиной, стала мне непостижимо мила. Я слегка застонала. «Придется потерпеть», — сказал врач. Я подумала, что могу даже кончить, и он ничего не заметит.

Но я не кончила, так как ему позвонили по телефону и он, извинившись, на какое-то время оставил меня одну. Я тотчас выбралась из кресла, залезла в свою сумочку, лежавшую на письменном столе, и достала оттуда Ипполита. Затем я снова вернулась в кресло и как ни в чем ни бывало прикрылась фартучком. Я засунула Ипполита между челюстями и стала покусывать Его. И это опять возбуждало меня, но совсем по-другому.

Вот, собственно, и все мои новости. Интересно, ощущал ли ты что-нибудь в это время? Вспомни. Я покусывала Ипполита примерно в 14:45. Тебе не было больно, приятно, как-нибудь еще?

Любимая! Жаль, но я не чувствовал ничего. Хотя Вами написанное живо напомнило мне сказку, мистический фильм… в тряпичную куклу втыкают иглу, а человек, служивший кукле прообразом, где-то вдалеке хватается за живот и истекает кровью.

Хотел бы я иметь такое воображение, как у Вас. Одно дело — придумать фразу, что мир вокруг нас наполнен эротикой; другое дело — чувствовать это, переживать, вкушать эти терпкие плоды. Возможно, я Вам немного завидую.

Я заметил, что этот наш полный эротики мир понемногу расширяет свои пределы. Вначале он был ограничен известными зонами наших тел — даже не архипелаг… просто горстка рифов, затерянных в безбрежном пространстве. Подобно тому, как мириады скелетов мельчайших существ со всех сторон облепляют эти рифы, заставляют их расти вширь и вверх, отвоевывая у воды новые участки и тем самым превращаясь в острова, мы начали обращать внимание на новые вещи: я — на белье, на застежки своего гульфика; Вы — на механические проекции наших природных устройств… Даже люди стали появляться близ нас, хотя прежде этого не было. Впрочем, для меня это единый ряд — девушка из магазина… Ипполит… чмокающая клавиатура ноутбука… врач… искусственный рот… Однородный ряд внешних объектов. Я не знаю, до какой степени суждено расти нашим островам; в любом случае две исходные точки, две центральных сущности будут неизбывно вздыматься вершинами посреди этого будущего, быть может, обширного мира.

А угадай: где сейчас Ипполит?

Право, я даже затрудняюсь…