Феликс Аксельруд - Испанский сон

Его губы и язык присоединились к его рукам, для которых было уже слишком много работы. Его Царь обнажился — мягкий, благой, притягательный; она схватила его рукой; она ласкала Царя сильно и страстно… быстро возник, вознесся змей, и тотчас превратился в грозного зверя. Марина чувствовала, что хозяйкина Царица еще не сдалась, но зверь, не дожидаясь этого, приступил к ней решительно, жестко, даже с грубостью. Так с нею — с Мариной — поступал последний ее Господин… Ана издала стон, и Царица исчезла. Теперь это была лишь пизда, трепещущая от страсти и истекающая соками под властью зверя свирепого и неумолимого. Хозяева взлетали над постелью; в один из моментов он перевернул ее, и Марина ощутила краткий, беззвучный, отчаянный крик покинутой плоти, но в следующий момент зверь вторгся опять, приветствуем ее хриплым, торжествующим возгласом, и полет двоих продолжался.

Без вожделения, без насмешки смотрела Марина на их неистовый акт. Таинство выбора! Вот что она ощущала в себе; вот на что она не обращала внимания прежде и что поняла лишь теперь. Кока стал Господином не тогда, когда таксофон оказался рабочим. Когда же? Раньше — когда она загадала про таксофон? или когда согласилась с Нагатинской? когда вынула лист из папки с тесемочками, когда вынула саму эту папку? Когда Кока ей позвонил после выписки? Когда был включен в группу? Когда… Или позже — когда, например, Он бросил свой «гольф»? Кто знает, что было бы, если бы Он не бросил… Наскочил бы, может, на столб, или всего лишь на несговорчивого милиционера — и программа десятого августа завершена, а одиннадцатого она звонит кому-то другому… Все то же было повторено с Григорием Семеновичем: Китеж… списки… Госпожа… Вот оно что. Ее выбор не подлежал локализации; он был размазан в пространстве и времени подобно микрочастице. Она была дурой, считая, что хоть когда-то делала этот выбор — дурой несравненно большей, чем Ольга, верившая, что делала выбор в кабинете куратора, снимая свои трусы.

Царство вело ее, и выбор, конечно же, был всегда предначертан. Она была теперь пифией сама себе. Ей будет открыто; единственное, что она должна была — не впасть в лишний, досадный самообман. Ее тянуло к Филиппу с той самой минуты, когда он спустился по лестнице, неожиданно обнаженный, волнующе и горделиво предшествуемый любезным своим Царем; и Ана тоже пришлась ей по душе — с первой же встречи, с первого взгляда. Однако то, что эти люди нравились ей, было не очень-то хорошо; она не должна была допустить, чтобы симпатия давила на выбор. Вдобавок к давлению формулы, к давлению знака… к давлению времени, наконец — к двум тяжким месяцам без Господина. Не поддаться самообману… От раза к разу цена ошибки все тяжелей.

Господин ее — она попробовала мысленно примерить к нему это обращение — между тем завершал свое дело. Его зверь неустанно раскачивался взад и вперед, вновь и вновь поглощаемый жадной пиздою — кого? ее… Аны… Госпожи… нет, еще рано… она хотела поверить, уже готова была поверить… но все равно — слишком рано.

Они — Господа? — закричали.

Она уже почти называла их так. Осталось чуть-чуть…

— Ах, Зайка…

Ее не касались их страсти и нежности. Она ждала лишь финального поединка. Пребудет ли… как ему вздумается… или укрощен будет и изгнан благородным Царем…

«Царь!» — воззвала она мысленно.

— Ах, Зайка! Мне надо бежать, я опоздаю!

Ана первой опомнилась — вскочила, сбросила все, все с себя… Вихрем метнулась в душ, и сразу — шум воды, плеск воды, шлепанье ладошками по мокрому телу…

Час настал.

Он поднялся с постели, потянулся мягко, как ягуар, и исчез из горизонтальной щели, и Марина прочувствовала его поступь к двери, за которой шумело. Он открыл эту дверь и вошел в нее, и еще одна дверь в этой спальне открылась неслышно.

Ей уже не пришлось отыскивать точку для наблюдения. Душа снова, как в старину, видела зорче изощренной оптики глаза. Они будто намеренно, ей в подарок, создали духовный образ простой и святой церемонии из ее далекого и волшебного, из ее утраченного детства.

Вещи встали на место; она — пифия — засчитала победу Царя. Слава! Госпожа августейше нежилась в облаке пара под шумящими водными струями — это была Госпожа. Господин, как когда-то Отец, стоял на коленях, приникши губами к Царице — это был Господин. О, восторг! Она едва удержалась от счастливых рыданий. Нашла, наконец-то нашла. Слава Царю, нашла. Слава Царю Господину. Слава Его Госпоже. Слава Отцу Вседержителю.