Феликс Аксельруд - Испанский сон

После этого случая я уже в рот — никому. Нормальным в том числе — я же не только с одними психичками баловался… Слишком большое потрясение пережил. Понимаешь теперь, почему я?.. Ну прикинь: падает, первый раз в жизни, а тут ты еще — мол, минетчица. Одно к одному. Вот я и взъярился.

И вообще не даю даже дотрагиваться. Ведь подстерегали и другие опасности… оторвать сколько раз пытались… риск риском, а такое уже чересчур. Но все же такой беспредел был больше как исключение. Все же в основном стоило рисковать, был от этого кайф. Чего только они не отчебучивали! Одна, например, не подмахивала, а дрожать вульвой начала, крупно так, всеми сфинктерами. Нормальные так не могут. Выжала меня, как тряпку. Два раза кончил не вынимая, представляешь себе? Никогда — тоже вот, ни до, ни после — два раза не получалось. А с другой, наоборот, кончить никак не мог. Две ночи подряд дрючил по нескольку часов, подменился специально… Не кончается, и все тут! Удовольствие есть между тем. Странно, скажи? Под конец просто устал, кулачком это дело исправил… А одной, помню, мало было спермы, так она меня давай уговаривать, чтоб я ей туда поссал.

Сами, кстати, ссались систематически, замучился бельишко менять. Это понятно… недержание здесь у многих… Побочный эффект. Но если я как медбрат на это внимания не обращаю, почему бы должен как мужик? Опять же, об Оле напоминает, о моей любви, что на меня насикала… да и о первой моей женщине, богодулке… Так что для меня зассанные трусы — милое дело. Ну, вонь; а неизвестно еще, чем те же духи лучше… Собаки, к примеру, от духов нос воротят, а зассанные трусы им в кайф. И понятно — природный запах, не какая-то синтетика… Человек, видно, просто тварь такая, сама себя испортившая в смысле этих запахов, да и вообще.

Конечно, кроме природных запахов, медикаментами тоже прет — один раствор Синицына чего стоит… но ведь это не только от конкретной п--ды, а вообще от всей больницы, верно? Со временем начинаешь их просто не замечать. От меня, например, сейчас пахнет конкретно… а я как-то даже… А от тебя? Пахнет или нет — ты сама как чувствуешь?

При своих последних словах Этот наклонился и стал обнюхивать Марину — ее одежду, руки, волосы — и она подумала, что это удобный момент прервать его рассказ.

— Я привыкла к этим запахам, как и ты, — сказала она. — Ничего особенного не чувствую… вот только мне кажется, ночь уже наступила.

Этот посмотрел на часы.

— Да. Заговорился я что-то…

— Я хотела бы, чтобы ты отвел нас с Отцом в кабинет. Пока мы будем там, ты… ты знаешь, что нужно делать.

— Хорошо. Пойду посмотрю.

Он ушел. Очень быстро вернулся.

— Все путем. Пошли.

Они завернули за угол коридора; дверь кабинетика была уже открыта. Здесь было тепло. Тусклый отблеск уличных фонарей, проникающий через верхнюю, не закрашенную часть окна, был единственным источником освещения. Одна из двух коек была в беспорядке.

— Перестелешь, — сказал Этот, — белье в шкафу… И жди. Свет не включай. Запру снаружи.

Он опять ушел. Она перестелила койку, села на нее и стала ждать. Хорошее освещение. Тоже — для синяков… Она подошла к окну, посмотрела глазком сквозь срыв краски посреди буквы «Х», помечтала о вагонном окошке.

Наконец-то — шаги в коридоре, лязг замка.

Отец.

— Все, — сказал Этот, — теперь запрись изнутри и ключ поверни набок. Если кто и дернет — значит, нельзя. Поняла? Ничего не бойся. Свет не включай. Я приду… э-э… часа в три устроит?

— Да. — Отец рядом, и они сейчас останутся одни. Ноги ее слабели; она почти теряла сознание.

Этот что-то почуял в ее голосе, скроил озабоченную рожу, попытался при свете, идущем из коридора, рассмотреть ее лицо — не худо ли тебе, девка? — но, видно, решил, что показалось, отступил в коридор.

— Значит, в три. Постучу вот так…

Она еще оказалась в силах бесшумно закрыть дверь и освободиться от части одежды. Бесшумно — только одна пружинка скрипнула — сесть на койку и притянуть к себе Его, до сих пор стоящего недоуменно. Сбросить с себя оставшуюся часть одежды, самую докучную. Залезть под Его халат. И даже успеть получить короткое острое наслаждение от Царя, коснувшегося ее рук, губ, всего, от молнии ощущений, ударившей по ее размякшему, жаждущему ласки телу.

— Эй, доченька… Дочь… Очнись же, милая…

Она не сразу поняла, где находится. Отец Вседержитель, подумала она, что за ужасный сон… будто их разлучили, и она скиталась по городам, блуждала среди незнакомых, враждебных ей комнат… другие люди — не Отец — овладевали Царевной, но так почему-то было надо… И она пыталась закричать, но не могла.