Феликс Аксельруд - Испанский сон

— На праздник — это восьмого?

— Ну. В ночь на девятое.

Она посчитала дни.

— Но девятое — понедельник. Наверняка нерабочий день. Как же с дневными делами?

— А я их в пятницу сделаю. Накануне.

— Не опасно заранее?

Он опять хмыкнул.

— Вчера, что ли, родилась? К двум часам вся администрация уже песни петь будет…

— Да, — согласилась она, осознавая, что дата теперь определена, и радуясь этому. Она похвалила его: — Здорово ты это придумал. Умница.

— Я-то умница… а вот ты…

— Не надо. Мы договорились.

— Ну, договорились…

Прежде чем пообещать ему себя, она долго думала, нельзя ли обойтись другими способами. Простейшим было дать ему денег. Но сколько и откуда? Ведь взять у Корнея много денег, сколько дома не лежит, означало что-то объяснять ему, а Корней не знал и не должен был знать о побеге. Наврать Корнею? это было опасно, она не могла его недооценивать. Взять денег меньше, сколько дома лежит? но за такую сумму Этот не станет дотошно зубрить что положено: стимул не тот. Продать что-нибудь? заработать? для того она не имела ни опыта, ни времени. Увы! Деньги решительно отпадали. Она могла бы припугнуть Этого. Она в первый же месяц узнала о нем нечто позорное, чего не должен был знать никто, могла бы добиться своего угрозой… но в таком случае после их с Отцом исчезновения он мог заявить, что она шантажировала его и заставила участвовать в своем плане. Запросто мог заявить, просто со злобы, даже ничем не рискуя: его деяния доказать было трудно, а их с Отцом — налицо. Кому поверят? Розыск… опять уголовное дело…

Нет уж, решила она, лучше по-хорошему, к удовлетворению обеих сторон. Конечно, жаль было, что это достанется не замечательному, достойнейшему Корнею, а какому-то вонючему ничтожеству, но по большому счету эти двое были равны, они оба были лишь орудиями в великом деле освобождения Отца. А за такое не жаль вообще ничего — ни тем более какой-то несчастной целки.

Единственное, что ее тревожило, это что она может не суметь. Что опять все произойдет так же, как это дважды было летом с Корнеем. Она решила поговорить с Этим, склонить его к освоенным ею вещам. Она откладывала этот разговор до последнего. Пока он не выучил план. А как только он выучил, как только сдал, как только они вышли из библиотеки в темень заснеженных улиц, он первым же делом требовательно и нетерпеливо спросил:

— Ну, когда?

Она улыбнулась и бровью повела:

— Здесь, что ли?

— Ты шутки не шути, — нахмурился он, — мы договорились… Завтра, да?

— Надо вначале дело сделать.

Он аж присвистнул.

— Еще чего! Я дело сделаю, а вас с папаней и след простыл. Нашла дурака, как же.

— Не веришь, значит? А почему я должна?

— А я-то куда денусь?

— Деться-то ты никуда не денешься, это да… а вот если свое получишь, а дело не сделаешь.

— Да ты что! Это я-то?

Спокойно, сказала она себе, это уже проходили с Семеновым. С вероломным Семеновым. Этот, конечно, не Семенов, но обмануть может точно так же.

— А почему нет?

Он остановился от возмущения.

— Я… Вот те крест!

— Не надо, — сказала она. — Это все эмоции.

— Что ж ты хочешь, — раздраженно спросил он, — чтоб я расписку тебе написал?

— Да, — кивнула она. — Так было бы по-деловому.

Он фыркнул.

— Чтобы ты меня потом этой распиской…

Разговор все больше напоминал ей Семенова. Какая-то пародия на то… История, вспомнилось, происходит дважды: вначале в виде трагедии, потом в виде фарса.

— Глупенький, — улыбнулась она, — зачем мне это? Если все будет хорошо… Кому и где я покажу эту расписку? Да она мне самой будет хуже петли. Первое, что я сделаю, так это сожгу ее — знаешь где? В туалете вагонном, как только мы отъедем от станции.

Такая подробность произвела на него впечатление.

— Ну ты и… — Он покрутил головой. — Никогда таких не встречал. Ладно, будет тебе расписка.

— Хорошо. Договорились.

— Так значит, завтра?

— Если завтра, то пиши прямо сейчас.

— Чего? На морозе?

— Ты прав, — она подумала, что на морозе его почерк может исказиться, — зайдем в подъезд.

— Ну ты и штучка…

Зашли в подъезд.

— Пиши, — она достала из сумки бумагу, пастик и книжку, чтоб подложить, сунула ему в руки. — Расписка. Я, такой-то… написал?

— Ну.

— …обещаю участвовать в побеге такого-то…

Он перестал писать.

— Как это — участвовать в побеге? Бежать вместе с ним, что ли? Ты меня, может, посадить надумала?

— В организации побега, — поправилась она. — Устроит? Ведь это же правда.