Феликс Аксельруд - Испанский сон

Что ей может грозить? Милиция уехала. Люди — кажется — разошлись. Откуда взялись люди, так много? Откуда взялся участковый? Чтобы собрать такую толпу, не хватило бы получаса, пока они занимались… своим делом (она не могла подумать «любовь» или «ласки», гнала от себя эти понятия, которые делали ее слабой; она чувствовала, что теперь должна будет научиться гнать их от себя).

Их созвали специально. Это был подготовленный план.

Значит, кто-то из всех узнал раньше.

Подсмотрел. Подкрался. Полкана убил, отравил, забрал.

Ошейник порвал, чтобы выглядело правдоподобно. Чтоб она попалась на удочку — верный расчет.

Мотоцикл…

Они и сейчас могут быть рядом, подумалось ей. Наблюдали со стороны, как прогнавшего их человека посадили в машину и увезли. И теперь ждут, когда она выйдет. А если не выйдет, то вломятся в дверь. Не зря же приехали… И после того, что случилось сейчас, никто из соседей и не подумает выйти на помощь.

А если она заманит их в дом, то есть покрутится на крыльце и вернется вовнутрь, оставив дверь приоткрытой, возьмет в руки утюг и из-за угла опустит его на голову первого из вошедших, то ее арестуют за убийство невинного человека, который всего-то навсего заглянул в приоткрытую дверь, желая, может — так скажут они — помочь по-соседски. И она ничем не поможет Отцу.

Она была в западне.

Их трое. Значит, нужно тесное место, где троим не развернуться. В этом месте — кажется, она начинает догадываться, в каком — перед нею окажется кто-то один. Он набросится на нее. Он должен будет нанести ей телесные повреждения, потому что иначе скажут, что она это выдумала, чтоб отомстить. Милиция будет против нее сейчас; доказательства должны быть безупречны. Он должен испачкаться в ее крови. Для этого она должна разозлить его — сопротивляться, но совсем бестолково. Нет, это глупо: если вред будет слишком силен, она попадет в больницу и не сможет спасать Отца. Лучше она сама нанесет себе повреждения, например, осколком разбитой стеклянной банки; она сделает это с толком; главное — испачкать его в ее крови. Это можно сделать и после, но она должна ему дать наброситься на себя, чтобы на ее коже остались следы от его ногтей, а под его ногтями — клочки ее содранной кожи. Как хорошо, что она смотрела детективы, как это хорошо… Когда он оставит эти следы, можно будет его убить. Взять в руку нож и заколоть его сзади. Его кровь должна брызнуть вокруг, окропить помещение, чтоб не сказали, что она убила его на дороге и приволокла к себе в дом. Самое верное — в шею. Значит, нож (и не один, для надежности) должен лежать точно там, где будет ее рука.

Это погреб.

Хорошее место для святого убийства.

Она собрала несколько острых ножей, которые были в доме. На всякий случай взяла другие острые или тяжелые вещи. Взяла маленький огнетушитель; она умела пускать из него струю. Сложив вещи в мешок, она отнесла их на летнюю кухню, пристроенную к крыльцу — там был нужный ей погреб. Если кто-то следил, ее видели на крыльце. Она вряд ли выглядела готовой к защите; скорее — озабоченной арестом члена семьи. Она зажгла свет на летней кухне. Сняла и спрятала крышку от люка, чтобы не оказаться каким-либо образом запертой. Спустилась с мешком в подвал. Когда они войдут в кухню, там должен быть свет, а здесь должно быть темно — маленькое, но преимущество. Чтоб они не могли включить свет в подвале, она вывинтила лампочку. В темноте разложила оружие. Хладнокровно поупражнялась в движениях, нужных, чтоб вовремя взять его в руку, точно вонзить. И тихонько засела в углу, ни о чем не думая, кроме предстоящего боя.

Сидеть так пришлось минут двадцать, не меньше — видимо, они ждали, пока она вернется в дом. Потом их терпение кончилось. Раздались шаги на крыльце, дверь на кухню открылась. Она представляла себе, как они осматривают кухню, делают шаг к подвалу. Свет на кухне погас. Луч карманного фонаря слабо засиял над отверстием люка, снизился и превратился в слепящую точку. Она поспешно отвела взгляд. Все выходило наоборот: они ее видели, а она их — нет.

— Ну что, — сказал хриплый голос, — будешь сама вылазить или тебя вытащить?

Она промолчала, театрально хлюпая носом.

— Боится девочка, — сказал другой голос, веселый, и все трое дружно заржали.

— Последний раз говорю, — добавил хриплый, — выходи по-хорошему. Не выйдешь — потеряешь здоровье, точно тебе говорю.

— А-а-а! — завопила она, как резаная.

— Ори не ори, никто сюда придет, — рассудительно заметил голос, — сама понимаешь…