Феликс Аксельруд - Испанский сон

Наутро Полкан куда-то исчез — сорвался, видно, за сучкой; разорванный старый ошейник валялся, прикрепленный к цепи. Полкан и раньше уже убегал; ей и в голову не могло прийти что-то плохое. Но Отца посетила какая-то необычная мысль. Вечером Он был задумчив и предложил обойтись без ласк.

— Что за новости? — спросила она недовольно.

— Сам не знаю, милая. Какое-то гнетущее чувство. Хочу разобраться в Себе… Помоги, если хочешь.

Она пристально посмотрела Ему в глаза.

— Это из-за собаки.

— Да; чувствую, ты права. Нам нельзя без собаки.

— Но так уже было. Полкан убегал — Ты не помнишь? Один раз вернулся наутро, а в другой раз его не было целых три дня…

— Он не срывался с ошейника.

— Ошейник давно на ладан дышит.

— И перед этим в наш дом не приходил участковый.

— Батюшка!.. — Она разулыбалась. — Какой же Ты мнительный, подозрительный… все на заметку берешь… Ну, хочешь, я выйду, обсмотрю все вокруг? Эй, люди, — крикнула она, дурачась, на стороны, — ну-ка все прочь от нашего домика! Ну-ка все прочь от нашего Царства!

— Перестань, — хмуро сказал Отец, — не смешно.

Она села на пол перед стулом, на котором Он сидел.

— Ну, хватит, — сказала она решительно, раздвинула Его ноги и расстегнула штаны. Он сделал слабый защитный жест — слишком слабый, чтобы справиться с ее кипучей энергией. Она увенчала губами Царя, вдохнула любимый запах, вобрала Его глубоко. Сейчас вот вызову змея, мелькнула озорная, азартная мысль. Будешь знать, как лишать свою бесценную доченьку сладкого часа…

Она дорвалась и теперь, применяя свое мастерство, могла делать с Ним все что угодно. Он уже не был способен сопротивляться. Он откинул голову и прикрыл глаза.

Минуты текли. И в то время, как их ласки становились нежнее и тоньше, все новые люди приникали к просвету меж двух занавесок, смотрели недолго, только чтоб убедиться — так предложил участковый — и отходили, тихонько плюясь, обдумывая слова, в какие придется облечь свидетельские показания.

Сладкий час не был закончен. В дверь застучали громко и требовательно. Она юркнула в свою отдельную койку за занавеской (сколько лет она там не была!) и притворилась спящей, а Он, приведя в порядок расстегнутую одежду, пошел открывать дверь.

Она услышала, как вошли люди. Очень много людей. Столько людей, что все стало ясно. Не к чему было уже притворяться… она, опять она, опять нарушила Завет. Она накинула на плечи халат и вышла из-за занавески.

— Придется проехать, — сказал в тишине участковый Семенов.

Они быстро переоделись, каждый в своем закутке.

— А ты куда? — удивленно спросил у нее Семенов, видя, что она идет вслед за Отцом, чтобы проехать.

Она непонимающе посмотрела на участкового.

— Растление несовершеннолетних, — хмыкнул Семенов, — сожительство с близкой родственницей… Ай да папа. Скажи спасибо, что ты малолетка. Не то б тоже пошла под статью.

Люди молчали.

Они хотят забрать только Его одного, подумала она и не поняла. Как это? Его заберут, а меня оставят в этом доме? Одну?

— Ох, девка, — покачал головой участковый, — не завидую я тебе…

Она опустила голову, прижалась сзади к Отцу, нащупала Его руку и ощутила слабое ответное пожатие. И пальцем Своим Он провел по внутренним складкам ее ладони, что значило — не казнись, будь собой; будь сильной; что бы ни было, Я прощаю тебя.

— Но, но, — сказал участковый, — без семейных сцен…

Он взял Отца под локоть и повлек к выходу. Она вцепилась в Его одежду. Ее стали оттаскивать. Она молча отбивалась. Несколько человек разжали ее пальцы, по одному, и наконец оттащили ее.

— Ишь, зловред какой, — сказал кто-то рядом, — глянь, как испортил девку. Она аж сама не своя.

Она фиксировала происходящее в мельчайших подробностях. Теперь — все. Теперь — Завет превыше всего. Нельзя терять контроль над собой, нельзя возражать. Только хитрить. Запоминать, как было — все это может пригодиться.

Участковый вывел Отца. Люди вышли следом. Последней вышла она — увидеть, как Отца сажают в подъехавшую машину.

Она вернулась в дом. Легла на пол, лицом вниз, и пролежала так с четверть часа. Потом появилась первая мысль. Мысль была — нужно взять себя в руки и думать. Она села на стул, на котором за час до того сидел Отец.

Думалось плохо. Нужно было начать. Он сказал про собаку, про участкового. Не про собаку, а про ошейник. Нужно взглянуть на ошейник.

Но перед тем, как выйти из дома, нужно подумать о средствах защиты. С ней ничего не должно случиться, иначе некому будет выручать Отца. Ее собственная безопасность была теперь важнее всего.