Уильям Николсон - Круг иных (The Society of Others)

Несколько боевиков потрошат фуру, выбрасывают из нее коробки. Поскольку я знаю, что в них лежит, могу рассмотреть ряды обуви в оберточной бумаге, из-под которых вываливаются кассеты. Тут чехол одной из так называемых кассет раскрывается, и внутри мелькает что-то белое – нет, эти штуки устроены явно не так. Громилы закидывают обувь в фуру, с ними и видеокассеты, а между тем на земле постепенно образуется куча чего-то белого и трепещущего, того, что они извлекли со дна коробок.

Вопли прекратились. Утратив интерес к замученной игрушке, громилы идут помогать тем, кто потрошит фуру. Поднимают с земли кассеты, гогочут над названиями. Кто-то принес бензин и плещет из канистры на кучу чего-то непонятного.

Но вот опустошена последняя коробка, бандиты пакуются в микроавтобусы. Последний чиркает спичкой и поджигает сдобренную горючим свалку. Бригада уезжает.

Чуток подымив, пламя набирает силу, стремительно взвиваясь ввысь. В спокойное осеннее небо вздымается чад. Машины – микроавтобусы и фура – неуклюже выползают с поля на дорогу. Никто не дернулся меня искать.

Когда единственным звуком становится отдаленный шум автотрассы, я решаюсь встать. Оцениваю ситуацию: я один в незнакомой стране, чье население прибегает к крайнему насилию средь бела дня. Мне больно и очень страшно. Я бы сейчас на все согласился, лишь бы спастись – знать бы еще, что именно надо сделать. Кроме всего прочего, неплохо было бы помыться, переодеться и что-нибудь съесть. Здесь, посреди капустного поля, эти земные потребности кажутся королевской роскошью. И рюкзачка я лишился.

Было бы несправедливо сказать, что я получил по заслугам. Из всех мыслящих существ я самый невзыскательный. Помню, как мы прощались с Эм незадолго до того, как моя «нокия» пустилась в долгое плавание к морю. Помню слова, которые подруга проронила жалобно, почти шепотом, словно ощущая нависшую надо мной угрозу: «Побереги себя». И вот я в самой что ни на есть опаской ситуации, и что прикажете делать? Как это «поберечь себя»? Такого не бывает, человек не может поберечь себя сам – люди берегут друг друга.

Жаль, что ее здесь нет. Не для того чтобы обо мне позаботиться – просто она желала мне добра. Здесь же все совсем наоборот, эти крики и костры – результат недобрых намерений людей по отношению к своим ближним. Эм бы сейчас положила руки мне на плечи, посмотрела бы на меня своими пьяными от любви глазами, а если бы я улыбнулся, засияла бы от счастья, словно я сделал ей подарок.

Ах Эм…

Огонь еще не потух. В стороне, среди затоптанной капусты распласталось что-то темное. Эх, надо бы ва-ить отсюда, развернуться и бежать, потому что я не хочу иметь ничего общего с грязными делами, от которых люди издают такие звуки.

Иду на огонь. Я не принимал этого решения. Просто, похоже, мне не дано войти в следующий этап жизни, не перешагнув предыдущий. От костра жар валит – не подступишься. Горит-то в основном середина, по краям валяются какие-то полуобгоревшие кубы или кирпичи. Вот один на боку лежит. Да никакие это не кирпичи и не кубы, а книги! Одинаковые, в жестких черных переплетах, похожие на Библию. Одна лежит чуть поодаль – занялась, но потухла. Недолго думая, шагаю в пекло и вытаскиваю ее. Жаром так и обдало, словно о стену ударился; но отскакиваю уже с добычей в руках.

Отхожу в сторону, стою в прохладе раннего утра и держу в руках подернутый пеплом томик. Какие-то непонятные буквы, даже не знаю, с чем сравнить. Видимо, это здешний язык. Заголовок, а под ним, надо думать, имя автора: Леон Вицино – уж это я разобрать способен. Выходит, все-таки не Библия. Листаю страницы. Текст поделен на параграфы разного размера, много-много страниц. То, что здесь написано, для кого-то очень много значит, иначе книги не стали бы сжигать.

Выходит, кроссовки да кассеты -лишь прикрытие: Маркер ввозил в страну эти самые книги. Голова идет кругом: обычные страницы, бумажные переплеты – не порнография, не поддельная обувь – оказались самым опасным, тайным, преступным грузом фуры. Отпечатанные на бумаге фразы, обыкновенные слова, такие же, какие я пишу, а вы читаете.

А меж тем невдалеке от меня лежит темная бесформенная масса – я напоминаю себе, что туда смотреть нельзя и лучше вовсе не подходить, к чему подробности. Зрелище там не из приятных. Все равно ему уже ничем не поможешь. Мне еще выбираться отсюда, а посему неплохо бы оставаться в форме и не расшатывать психику. Так, сейчас беру ноги в руки и мотаю отсюда, не оглядываясь.