Уильям Николсон - Круг иных (The Society of Others)

Маркер – контрабандист, специализируется на хард-коре. Вот вам и философ.

Тихонько на него поглядываю. Маркер опускает руку в коробку и извлекает на свет божий еще несколько кассет с интересными надписями: «Налегай», «Грязные дебютантки», «Крепкие задницы» – и раздает таможенникам по кассете. Как ни в чем не бывало, будто жвачкой угощает. Те в восторге. Склабятся, с любопытством разглядывают картинки.

– Оставьте себе, – говорит Маркер, – дарю.

Что творится! Теперь они – лучшие друганы. Каждый считает своим долгом похлопать Маркера по плечу, вместе помогают ему собрать разбросанную обувь. А я-то думал, упекут нас в тюрягу за растление общественной морали. Как бы не так! Пришел дедушка Сайта, раздал подарочки, и все разбежались по своим делам; никто никому не мешает. Надо же, как устроены люди: раскусили грязного развратника, толкача голых сисек и тут же прониклись к нему истинным пониманием и расплылись в улыбках. В удивительном мире мы живем. Я, конечно, не протравленный моралист, способен разделить всплеск братского чувства, коим прониклись эти мордовороты. Не то чтобы они были такие порноманьяки, просто всегда испытываешь облегчение, распознав в другом человеке признаки своего собственного «темного я».

Садимся в машину и благополучно трогаемся в путь.

– Значит, не впервой, – замечаю.

– Случалось пару раз.

– И все время обыскивали?

– Нет, – признается он, внимательно сканируя дорогу и окружающие нас склады.

– Поджилки-то небось тряслись?

Не отвечает: стыдно, наверное, а я-то из сочувствия спросил.

– Да ладно, я уже большой. Доводилось видео смотреть.

– Рад за тебя, – буркнул Маркер.

Короче, бросаю попытки растормошить попутчика и перевожу все внимание на дорогу. Занятное место проезжаем: уже не граница, но до первого значимого города еще далеко. Много на свете таких поселений; единственное их предназначение – сортировать и размещать товары. Сплошь до самого горизонта простираются безлюдные складские здания и прилегающие к ним дворы, где никто не живет и ничего не выращивает. Здесь даже рекламных щитов нет с их лживыми прикрасами, только черные глазницы окон в длинных многоэтажных коробках посреди пустынных цементных площадей, по которым неуклюже проползают здоровущие фуры. Хотел бы я знать, хорошо ли спит по ночам проектировщик подобных кварталов. Может, он еще и горд своей работой? А может, так и было задумано? Чтобы самодовольные иностранцы, которые приехали полюбоваться страной, пыл чуток поубавили, а то тошно уже от их улыбок. Нет, не те ныне времена: путешествовать по странам уже не так круто и не так увлекательно, как было раньше, и даже разнообразия-то особого не осталось. Так может выглядеть приграничная трасса любой страны. Здесь всем заправляет коммерция; именно так мы богатеем. Въезжая на территорию очередной державы, мы отдаем дань механизму собственного благосостояния, а потом отводим глаза и чешем в столицу, где нас ждет уютный номер отеля в недавно отданном пешеходам историческом центре.

Как-то сами собой мысли вернулись к облюбованным туристами пешеходным «плаза», кишащим всяким актерским сбродом: здесь и уличные музыканты, и факиры с огненными факелами, и «живые статуи». Одну такую я впервые увидел в Барселоне. Даже не знаю, что здесь самое потрясающее: дерзновенность идеи или умение исполнителя сохранять полную неподвижность. Одетый в белое человек с беленым лицом стоял на белом столбе, как самая что ни на есть греческая статуя. Потом я стал замечать «статуи» повсюду и понял, что это всего-навсего низкозатратная форма попрошайничества. И все-таки занятно, кто же первый к этому пришел. Придумал что-то новенькое – считай, задал тональность. Таковы правила в искусстве. Скажем, можно сложить образ из подставки для бутылок, но первым до этого додумался Марсель Дюшан, и именно он вошел в историю. И если тебя посетила идея, кем-то уже осуществленная, можешь смело с ней распрощаться. Главное – стать оригинальным, а потом варьируй сколько душе угодно и считай, что уже состоялся: большего от тебя не требуется. В противном случае есть риск остаться непонятым – история не терпит ординарности.

Удивляюсь, что, кроме меня, никто не замечает столь очевидных вещей. Ух ты, а ведь Арни Маркер, то есть Армии Маркус, по-своему тоже столкнулся с непониманием, только его предмет – западная философия.

– Дерьмо собачье!

Визжат тормоза, меня швыряет вперед. Будто из-под земли перед нами материализуется КПП! Откуда он тут взялся? Какие-то бугаи в черных нейлоновых куртках машут нам автоматами.