Хантер Томпсон - Поколение свиней

Говард Коселл [18] Знаменитый спортивный комментатор Эй-би-си, имел много горячих поклонников, но многие болельщики и коллеги так же горячо ненавидели его за многословие, категоричность суждений и плохое знание технических деталей игры (прим. перев.) ушел, ну и что? Прежде всего, я азартный игрок, и пока у меня остается свое ясное видение событий на поле, пока я могу следить за счетом, мне плевать, пусть игру комментирует хоть судья Кратер [19] Фигура, окутанная мифами, таинственно исчезнувший в 30-е годы юрист, член Верховного суда города Нью-Йорка (прим. перев.) .

Неважно, кто диктор. Кто-то должен это делать, и лучшее, на что мы можем надеяться, это то, что он не будет много трепаться.

Как трепался Говард! Когда он готовился к очередной передаче «Футбол в понедельник вечером», вряд ли он собирал о предстоящей игре больше сведений, чем я. Если вы относитесь к игре серьезно, вам требуется информация, а не болтовня, а значит, вам нужен спокойный, взвешенный комментарий, который может предложить профессиональный футбольный знаток вроде Фрэнка Гиффорда.

Джон Мэдден [20] Тренер команды «Райдеров», затем — спортивный комментатор (прим. перев.) способен сделать интересной даже скучную игру, он, без сомнения, также может оживить долгий путь на «Амтраке», когда он, как Вечный Жид, путешествует от города к городу по железной дороге. С ним — его объемистое позолоченное брюшко и ксерокопия старого игрового дневника «Райдеров».

Но Мэдден необъективен так же, как и я. Его душа по-прежнему принадлежит Окленду: слоняется там по старому тренировочному полю в болотах Аламеды в одной компании с призраками прочих неукротимых, вроде Фредди Билетникоффа и Теда Хендрикса, и не исключено, что они взяли с собой даже заднего свободного принимающего, который славился тем, что каждый сезон попадал в тюрягу за дикие преступления. Изнасилование было из них самым невинным, и, насколько я помню, такие истории повторялись регулярно. Свободный принимающий имел настоящий вкус к преступлениям, и он прощал себе криминальные наклонности с оригинальным спокойствием, что делало его неприятной помехой для Мэддена и братом по духу для Эла Дэвиса, моего старого друга, который до сих пор остается «райдером» до мозга костей.

То были серьезные ребята, и Джон Мэдден определенно был своим среди них, хорошо это или плохо. Жить среди «Оклендских райдеров» значило в те дни почти то же самое, что жить среди Ангелов Ада.

Такие мысли бродили у меня в голове, когда пилот подошел к громкоговорителю и объявил, что мы летим обратно в Денвер. Причина возвращения — то ли обледенение посадочной полосы, то ли сбой противообледенительного оборудования на борту самолета, а может быть, туман в долине. Истинная причина не была названа.

Тем временем мэр поносил меня перед всеми пассажирами за то, что я осмелился закурить «данхилл» в салоне, а стюардесса, моргая поросячьими глазками, говорила, что мне придется, как она выразилась, «познакомиться» со службой безопасности аэропорта, когда мы приземлимся в Аспене… или Монтрозе… или, может быть, в Паркере, Аризона.

Мэдден был прав насчет самолетов. Все мы становимся заложниками, как только колеса отрываются от земли… Я пытался объяснить это мэру, который стал угрожать мне тюрьмой, когда я закурил еще одну сигарету. Это противозаконно, говорил он, но я знал, что он врет…

К этому времени наша вторая попытка приземлиться в Аспене закончилась неудачей. Следующие два часа нам пришлось кружить в воздухе. В салоне распространялся запах страха, смятения и рвотных масс. Стюардесса записала имена, по меньшей мере, шести пассажиров-нарушителей. Бедняги пытались пройти в туалет, но их грубо отправили на места, так как горела надпись «пристегнуть ремни». Стюардесса охраняла свой салон, как волчица. Не курить, не пить алкогольные напитки, не ходить по салону…

Потом пилот объявил по внутренней связи, что мы готовимся к новой посадке в аэропорту Аспена, причем делать это придется наполовину вслепую. Как он объяснил, при первой попытке он промахнулся потому, что не видел посадочную полосу, а при втором заходе огни он видел, но скорость была слишком велика.

И теперь, когда мы мотались, как сумасшедшие в черном октябрьском небе, он нервно бормотал насчет «еще одной попытки», если у нас хватит топлива…

— Нет! Нет! — закричал мэр. — Я больше никогда не буду так делать!

Это оказалось правдой. Около полуночи он вернулся в Денвер, откуда мы взлетели четыре или пять часов назад. Вся ночь была страшной ошибкой. Он взял билет на худший рейс в мире, и вот — попал в никуда. Игра «Краснокожих» закончилась, и мы даже не знали, кто победил.