Альберт Пиньоль - В пьянящей тишине

Однако я не обязан был следовать за ним. В сущности, это являлось единственным проявлением свободы моей личности, которое было доступно мне там, на маяке. И если бы обстоятельства доказали, что наши противники не были простыми хищниками, порядок жизни, установленный Батисом, взорвался бы с силой, значительно большей, чем та, которую скрывают все арсеналы Европы. Это стало ясно немного позднее. А в те дни я видел перед собой только Батиса Каффа, который был не в состоянии рассуждать здраво. Ну кому могло прийти в голову отказываться изменить свою точку зрения, когда от нашего взгляда на противника зависели наша жизнь и будущее?

Это был самый заурядный день, просто ещё один день на маяке. Утро наполнило наши сердца предчувствиями. Тёмно-серые пузатые облака ползли по небу. Каждое из них словно не желало дотрагиваться до своих собратьев, и они образовывали на небе странную мозаику — небосклон от этого казался ещё необъятнее. За облаками виднелся розоватый тюль рассветного неба, подсвеченный матовым солнцем. Невидимые руки унесли двуствольное ружьё с пляжа. Я провёл большую часть утра в размышлениях о том, что бы это могло означать. Но ни к какому выводу так и не пришёл. Что это было: акт доброй воли или выражение враждебных намерений?

Мне показалось, что на протяжении следующих ночей активность омохитхов снизилась. Мы их не видели, хотя ощущали их присутствие и слышали, как они шептались между собой. Но когда мы зажигали прожекторы, они уходили от борьбы. Самым ярким доказательством изменения в их поведении было то, что Батис за это время не выстрелил ни разу.

Существовала ли какая-нибудь связь между спадом их агрессивности и исчезнувшим ружьём? Был ли этот факт реальностью или лишь отражением желания, подталкиваемого надеждой? Настроение моё упало: проведи я в этих размышлениях хоть тысячу лет, мне никогда не удастся прийти к окончательному выводу. У меня не было уверенности ни в чём.

Погруженный в свои мысли, я пошёл прогуляться к источнику, покуривая сигарету. Там я встретил Батиса, который был занят своими бесполезными и смехотворными делами. Он работал, чтобы не думать, как обычно, и это мешало ему понять, что подобные жалкие действия были нелепы. Выглядел Кафф ужасно. Казалось, он провёл ночь, не раздеваясь. Я угостил его сигаретой, чтобы установить некое подобие нормальных человеческих отношений. Однако настроение у меня было паршивое. Батис открыл рот, и мне захотелось заорать на него, обвиняя в полной абсурдности действий.

— Мне пришла в голову неплохая мысль, — сказал он тихо, осознавая, что его предложение невыполнимо. — На корабле осталось ещё много динамита. Если мы убьём ещё тысячу чудовищ, с проблемой будет покончено.

Кафф занимал оборонительную позицию; по-своему, он шёл мне на уступки. Но мне было не до вежливости. Я всегда проявлял по отношению к нему терпение, приспосабливаясь к его ограниченности, и с пониманием относился к недостаткам; несмотря на отдельные выпады с моей стороны, я всегда пытался прийти к договорённости, которая бы устраивала обоих. Предложение Батиса было абсолютно прозрачно и столь же смехотворно. Какое идиотское упрямство! Мы были двумя утопающими, а он в качестве решения проблемы предлагал выпить всю воду из моря. Это бесило меня как никогда; он принадлежал к тем людям, которые способны улучшить добрые начинания, но ухудшают дурные. Продолжая убивать омохитхов, он уничтожил бы последнюю надежду на диалог, если таковая ещё существовала, и увековечил бы насилие. Несмотря на мизерные шансы найти общий язык с противником, она казалась куда более привлекательной, чем преступная и бесполезная борьба. Почему я должен был участвовать в войне, которую изобрёл для себя Кафф? Я не собирался больше убивать омохитхов и поступал так исключительно в порядке законной самозащиты.

— Откуда в вас столько ослиного упрямства? Раскройте глаза, Кафф! Мы воображали, что это осаждённые Сиракузы, а себя, с нашими винтовками и динамитом, считали Архимедами двадцатого века. Но всё указывает на то, что они сражаются за свою землю и другой у них нет. Кто может осудить их за это?

— Вы что, белены объелись? — ответил он мне, сжимая кулаки. — Вы ещё не поняли, что это Богом забытое место? Вам хочется видеть огни соборов там, где земля покрыта пеплом. Это самообман, Камерад! Вы ещё живы только благодаря тому, что я открыл вам двери маяка! Если мы их не уничтожим, они уничтожат нас. Это так. Нам нужно спуститься на затонувший корабль! Я помог вам тогда. А вы теперь отказываете мне в помощи?