Альберт Пиньоль - В пьянящей тишине

— Ну и что же? — робко поинтересовался Батис.

— Друзья юноши поджидали англичанина в столовой его собственного дома.

— А теперь я вам расскажу одну немецкую историю, — зарычал Батис. — Жил-был однажды бедный паренёк, сын крестьянина. Ему нравилось прятаться на деревьях и под кроватями. Когда он спускался с дерева или вылезал из-под кровати, то всегда получал подзатыльник. Конец истории.

— Вы мне нужны, Кафф. Кто-то же должен качать воздушный насос и вытаскивать ящики с взрывчаткой. Мне одному не справиться.

До этой минуты он слушал меня терпеливо, как слушают придурковатых детей или выживших из ума стариков, но, поскольку я продолжал настаивать, он повернулся ко мне спиной.

— Подождите! — закричал я, хватая его за руки. Он высвободился с неожиданной яростью, произнёс пару выражений на немецком языке, которые вряд ли могли выйти из-под пера Гёте, и пошёл прочь. Я последовал за ним. Оказавшись на маяке, Кафф занялся починкой двери. Он принялся поправлять нанесённый ей прошлой ночью ущерб, не обращая на меня никакого внимания.

— Это лишь отдалит наш конец, но не позволит его избежать. Подумайте о своих рокировках, Батис, — говорил я ему, — без защиты ладьи королю крышка. — И почти на ухо, словно исповедуясь: — Сто трупов. Двести, триста чудищ, убитых бомбой, Батис. Такого урока они не забудут, и это спасёт нам жизнь. Всё зависит от вас.

Он уделил бы больше внимания жужжанию мухи. Как бы то ни было, я изложил ему свой план. Мне показалось, что теперь лучше дать ему некоторое время, чтобы он мог переварить услышанное. Естественно, я отдавал себе отчёт в том, что моё предложение было похоже на безумие. Однако и остальные варианты выглядели не лучше. Уехать с острова на шлюпке? Но куда? Выдерживать оборону? Сколько времени? Кафф рассматривал ситуацию с точки зрения фанатичного и тупого борца. Я же, напротив, испытывал отчаяние игрока, который ставит на кон в казино свою последнюю монету: нет никакого смысла хранить её.

Я собрал кое-какие инструменты, задубевшие от холода тряпки, банки со смолой и пустые мешки. Мне хотелось дойти до шлюпки, о которой говорил Батис, посмотреть, в каком она состоянии, и при необходимости просмолить. Потом я намеревался дойти до дома метеоролога, чтобы прихватить побольше гвоздей и дверные петли. Вне всякого сомнения, на маяке они нам понадобятся. Поклажа оказалась тяжёлой, поэтому, столкнувшись в дверях с животиной, я взвалил на неё часть груза и довольно нелюбезным пинком направил её по новому маршруту.

Лодка действительно оказалась на том самом месте, которое указал Батис. Деревья и поросль мха, который покрывал стволы, словно лишай — кожу человека, скрывали от глаз маленькую бухточку. Лодка была полна воды. Однако беглое обследование позволило мне заключить, что виной тому являлись дожди, а не щели в днище. Подводный мох спас дерево от гниения, защитив шлюпку своими ростками, точно слоем мазута. Мне не стоило большого труда вычерпать из неё воду и очистить от растительности.

Итак, в моём распоряжении было всё необходимое для осуществления плана. Оставалось преодолеть последнее препятствие: добиться того, чтобы Батис поехал со мной, дав добро на моё доблестное самоубийство. Я уже принял решение и ощутил необычный покой на душе. Бухточка, в форме подковы, была не больше маленького сарая. Я с трудом мог разглядеть за деревьями блеск моря. Игрушечные волны покачивали лодку и, тихонько ударяя в её борта, издавали гулкие пустые звуки. Меня наверняка ждала смерть, но этот конец был избран мною. Я считал это привилегией. Стоя в лодке, я довольно долго занимался чисткой ногтей. Этот маникюр сопровождался мыслями о прошлом.

Жизнь человека пролетает молниеносно. Однако во время своей короткой прогулки по миру человечество посвящает массу времени размышлениям. В моём мозгу всплыло первое воспоминание о детстве и последнее — о жизни в условиях цивилизации. Моим первым детским воспоминанием был порт. Мне было года три, а может быть, даже меньше. Я сидел на высоком стульчике в Блэкторне, рядом с такими же мальчишками. Из окна напротив открывался вид на самый серый порт в мире. Моим последним воспоминанием тоже был порт. Тот, который я увидел с кормы корабля, который привёз меня из Европы на остров. Действительно, жизнь — лишь миг.

Животина сидела на троне из мха, скрестив ноги и обхватив руками щиколотки. Спиной она опиралась на стволы дубов. Её взгляд был устремлён в несуществующую бесконечность. Она так органично вписывалась в окружающую природу и казалась такой совершенной, что её нищенская одежда казалась неуместной. Не будем наивными: я прекрасно сознавал, чего хочу, ещё до того, как снял с неё свитер. Мне предстояло скоро умереть, а перед смертью моральные устои рассыпаются в прах. Животина представлялась мне куклой, наиболее напоминающей женщину из всего, что меня окружало. Стоны этого тела день за днём, в течение нескольких месяцев сделали меня безразличным к моральным запретам.