Дзиро Осараги - Возвращение

— Значит, снова за границу.

— Такова моя судьба.

— И это после того, как вы, наконец, вернулись в Японию?

— Маленькая страна, мадам, — сказал он намеренно чётким тоном. — А потом, я, по-моему, говорил тебе об этом в Сингапуре, что по характеру я, кажется, более приспособлен к жизни за границей. Таким путём я могу избежать эмоциональных сложностей и смириться со своим одиночеством, не обманывая себя. Я вернулся в Японию. Милая сердцу родина, родные места. Но оказалось, что с таким же успехом на моём месте мог бы оказаться иностранный турист, впервые приехавший в Японию. Это очень грустно, но для меня уже не имеет значения.

Он отвернулся, и его лицо приобрело напряжённое выражение, как будто он боролся со своим одиночеством. Но, похоже, он взял себя в руки, и к нему вернулось прежнее самообладание.

Вместе с тем создавалось впечатление, что Кёго полностью предал забвению прошлое. Саэко была испугана, потому что его поведение было для неё совершенно неожиданным, поэтому и её взволнованные чувства пребывали в полной растерянности. Он, похоже, спокойно смотрел на неё, и в его пристальном взгляде не было враждебности. Неужели он забыл то, что она сделала? Или, может, он и не знает, что это сделала она?

Неожиданно он заговорил совсем о другом.

— Я встретился со своей дочерью, мадам.

Он вздохнул и не пытался скрыть этого. Хотя он выглядел совершенно спокойным, в его глазах появился особый блеск.

— Это было единственным достижением в моём приезде в Японию. И это было крупным достижением. Оно придало мне мужества продолжать жить. Как я могу описать это, и, вообще, как можно описать словами, какое значение имеет для тебя ребёнок? Я могу быть удивительно безразличен к моей жене, но не к моей дочери. Я сам был поражён, как сильно я полюбил её.

В его словах проявилась устрашающая эмоциональная сила, которая как бы связала Саэко, хотя она и хотела что-то сказать, но поняла, что банальные слова здесь неуместны.

Кёго продолжал более тихим голосом.

— Сейчас я могу уехать без сожаления. Я знаю, что куда бы я ни приехал, я буду вновь один среди людей, которые не имеют ко мне никакого интереса. Когда я проснусь утром, я буду один. Выйдя на улицу, я тоже буду один. А вечером я буду возвращаться один в свою комнату и ложиться в холодную кровать. Такова будет моя жизнь. Но в этот раз, мадам, я никогда не забуду, что у меня есть дочь, дочь, воспитанная жить мужественно, и буду постоянно вспоминать об этом. И я надеюсь, что однажды придёт счастливое время, когда я смогу вновь встретиться с ней. Я буду жить этой надеждой всё время, скитаясь по загранице. Моё возвращение было коротким, я едва ли посмотрел страну, но оно дало мне этот ценный подарок, и я удовлетворён. Так что, я вновь уезжаю.

Он уже выпил довольно много. Когда принесли стакан, он налил коньяк для Саэко, наполнив также и свой стакан, который осушил одним залпом. Он, как и раньше, мог выпить довольно много.

— Когда думаешь о ребёнке, твоё сердце становится чище. В этом смысл быть родителем, не правда ли, мадам? — Его голос был нежным и наполнен глубоким чувством. Он замолчал, как будто прислушивался к шуму воды в саду, но через минуту поднял глаза и сказал почти шёпотом: — Страна кишит разными людьми! А что ты хочешь?

Его глаза широко раскрылись, как будто он только что проснулся, и его большие зрачки пристально смотрели на Саэко.

— Ты, действительно, очень странная женщина.

Подобно тому, как цветок при порыве ветра начинает испускать свой аромат, Саэко неожиданно широко улыбнулась. После принятия ванны она с особой тщательностью наложила косметику на своё лицо, и её кожа как бы светилась изнутри. Она смело сказала:

— Я пришла, готовая на всё. Поступайте со мной, как хотите.

— Обиды отложим на потом. Может, я тебе даже воздам должное. Но ты, как всегда, красива.

— Вы насмехаетесь надо мной.

— Ты хочешь сказать, что ты так не думаешь? Не занимайся японским самоуничижением. Хотя ты и живёшь в Японии, ты не японка.

Саэко сделала вид, что она его не понимает, как это было в Сингапуре, когда Кёго спросил её о бриллиантах, но даже эта явная ложь не отразилась на её красоте.

— Это, действительно, потрясающе. Ты живёшь разумом. Редкое явление среди японских женщин, не правда ли? И при этом ты не чувствуешь себя одинокой.

— Едва ли это так!

— Нет, это так. В тебе нет ни капли сентиментальности, свойственной японским женщинам. Наверное, ты даже сильнее, чем я. Более года я был в заточении в одиночной камере тюрьмы Малакки. С трёх сторон голые стены и железная дверь с четвёртой. Я знал, что война должна скоро кончиться, но не мог представить себе, что будет потом, поэтому я проводил время, вспоминая прошлое. Я пытался восстановить каждую мелочь, и это меня как-то развлекало. В то время ты мне была настолько ненавистна, что даже просто убить тебя было бы для меня мало. В то же время я как ни странно восхищался тобой. Если выйду живым, думал я, обязательно отомщу тебе. У меня было больше чем достаточно времени обо всём подумать. Всё, что я мог видеть из своей камеры через маленькое окошко под потолком, это только листья верхушки пальмы. И кроме этого только бетонные стены и кровать. И так изо дня в день. В подобном положении неизбежно возникают различные мысли. Иногда я думал, что могу сойти с ума. И в такие минуты единственным спасением было думать о человеке, которого ненавидишь всем сердцем. Ненавидеть кого-либо полезно для здоровья. Ты строишь планы, что предпринять, когда выйдешь на свободу, чтобы заставить страдать предмет твоей ненависти, и от этого становится легче. Вот так рождаются демоны мщения. Посади человека в бетонный колодец, и он будет способен на любую жестокость.