Юстейн Гордер - VITA BREVIS. Письмо Флории Эмилии Аврелию Августину

Первая книга «Исповеди», когда ты воздаёшь хвалу Богу за его мудрость и величие, начинается так многообещающе! «Но без Тебя не было бы ничего, что существует, — значит, всё, что существует, вмещает Тебя?» {22} 22 Conf. I, 2. Ср. Rom. II, 36. [30] «Исповедь», с. 6. Ср.: Послание к римлянам святого апостола Павла 2: 36. , — пишешь ты. Затем ты рассказываешь о своём раннем детстве, хотя, по-моему, ты одалживаешь многое из твоих собственных наблюдений за Адеодатом, сделанных в первые годы его жизни. Но уже тут начинает появляться тот мрачный подтекст, что красной нитью пронизывает все твои книги: «Никто ведь не чист от греха перед Тобой, даже младенец, жизни которого на земле один день… Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей». А почему бы и нет? Да потому, что ты видел маленького мальчика, который «бледный, с горечью» смотрел на своего молочного брата, а тот тоже хотел молока из груди кормилицы. Бедный Аврелий! Когда ребёнок хочет молока, это нечто совсем другое, нежели обыкновенная горечь и злоба! Ты пишешь также, что Бог «дал младенцу жизнь и тело, которое снабдил, как мы видим, чувствами, крепко соединил его члены, украсил его и сложил присущее всякому живому существу стремление к полноте и сохранности жизни» {23} 23 Conf. I, 7. [31] «Исповедь», с. 12–13. .

Но не на этом, как на чём-то прекрасном и добром, задерживается твоё перо, нет! В следующий миг ты снова начинаешь хныкать, что ты — плод преступления и что твоя мать родила тебя во грехе. Или в любви, Ваше Высокопреосвященство, Высокочтимый Епископ, ребёнок рождается в любви, столь прекрасно и разумно обустроил Бог вселенную, он не дозволил человеку размножаться побегами.

Ты полагаешь всё же, будто видишь более глубокий смысл в том, что Моника не дозволила окрестить тебя в детстве, «по-видимому, грязь преступлений, совершённых после этого омовения, вменялась в большую и более страшную вину» {24} 24 Conf. I, 11. [32] Мать Августина поторопилась сама омыть младенца. Там же, с. 18. .

Грех и вина — ибо Бог создал нас мужчиной и женщиной с богатым набором чувств и потребностей. Или, если угодно, с набором инстинктов, или же — возбуждающих желаний. Я могу сказать тебе, Аврелий, словно это речь идёт о тебе самом, о том самом, что был некогда моим милым игривым дружком, делившим со мной ложе. Даже свою юношескую склонность к истории о Дидоне и Энее [33] Эней — главный герой поэмы «Энеида» Вергилия, национальной поэмы, на которой воспитывалось всё римское юношество, языческое и христианское. Он — сын Афродиты (Венеры) и Анхиса — один из доблестнейших героев Трои. От Энея, согласно мифологии, произошли знатные римские роды, в том числе род Юлиев. После захвата Трои греками Эней бежит из города. Во время скитаний по морю с уцелевшими троянцами буря забрасывает героя в Карфаген, где Энея радушно принимает полюбившая его Дидона, сестра царя Тира, основательница Карфагена. Расставшись с Энеем, царица покончила с собой. ты присовокупляешь к длинному пожизненному списку своих грехов.

Так ты беспрестанно во всех своих книгах пишешь о «чувственных» и «греховных желаниях». А тебе не приходило в голову, что, быть может, это ты с презрением взираешь на дары Божьи? Я не раз думала о том, что твоё презрение к миру эротических чувств, возможно, ведёт своё начало от манихеев {25} 25 Манихейство было религиозным направлением в богословии, которое получило большой отклик в эпоху Августина. Это было наполовину религиозное, наполовину философское учение о спасении души, основывающееся на мысли о том, что мир разделён надвое между Добром и Злом, Светом и Тьмою, Духом и Материей. Благодаря Духу своему, человек может подняться над миром Материи и тем самым заложить основу спасения своей души. и платоников куда больше, нежели от самого назаретянина.

В своей Десятой книге ты делаешь окончательный шаг в этом направлении, подчёркивая своё презрение не только к миру чувств, и, таким образом, к делу сотворения мира Божьего, но и к самим чувствам, которые также являются делом сотворения Бога, как я полагаю: «Чары запахов меня не беспокоят. Их нет — я их не ищу, они есть — не отгоняю; согласен навсегда обходиться без них» {26} 26 Conf. X, 32. [34] «Исповедь», с. 262. . Ты всё-таки стыдишься: ведь иногда ты ловишь себя самого на том, что ешь какую-то пищу, потому как тебе кажется, будто она — вкусна. Но ныне, стало быть, Бог научил тебя «принимать пищу как лекарство»?