Роман Дих - Песни с темной стороны

А вот пара живых прытко идёт к запущенной могиле, стоящей особняком: там дед Сергей лежит. Видно, опять колдуны пожаловали, могилка-то безымянная, и для их определённых дел очень даже пригодна. Дед вылез из могилы, кряхтя, когда его «гости» уже начали своё действо: забормотали что-то, положили на могилу пару раскуренных сигарет, покойник подхватил одну, затянулся с видимым удовольствием, поворчал — мол, слабоват табачок…

Ребята прибежали к своим могилам. Витькина мама ещё не избавилась от привычки живых людей беспокоиться за своих детей, потому они частенько, набегавшись по кладбищу, прибегают «отметиться», как Витькин папа шутит.

Папа и мама Витьки беседовали с тётей Верой, заглянувшей в гости, а её дочка, Ира, играла в «классики» с Ленкой, Витышной сестрой. Тётя Вера с дочкой тут уже несколько лет лежат в одной могиле, разбились на машине, и эту могилку почти каждое воскресенье навещает тётьверин муж, высокий хмурый мужик, весь в чёрном. Зайдёт в оградку с цветами и коробкой конфет, положит на столик, посидит на скамеечке, что — то тихо им скажет, и уходит, ещё более мрачный.

Славка высоко задрал голову: небо звёздное, чистое — красота! И кладбище их большое, и вокруг столько интересного! И безопасно, не то, что в мире живых людей.

После антракта конферансье, поношенная грудастая дама, объявила:

— А теперь выступает лауреат конкурсов… номинант на… — для Виктории все её титулы «заслуженных», «народных» и прочих давно сливались в один неразборчивый звук. Нет, она не чванилась, вовсе не гордилась ими — Виктория Михайлова!

Жидкие аплодисменты прошли по залу, словно рябь по воде, когда Виктория поднялась на сцену. Жидкие… Это её только подзадорило: ну, сейчас…

Она поклонилась публике и уселась на табурет перед роялем. В висках бились обрывки утреннего скандала с взаимными злыми упрёками: «Нам не нужно больше… Как ты не понимаешь, дурачок, ведь ты для меня… Слушай, а помнишь?..» — и предательский комок подкатывал к горлу. Её тонкие пальцы легли на клавиши, и при первых звуках сонаты Листа «Apres une Lecture du Dante» зал…

«… Как ты смеешь, дурак, ненавижу!.. Да ты всё, всё, что между нами было, превратила в… Слушай, давай наконец поговорим… О чём? Всё давно ска…»

…зал притих, когда её пальцы, казалось, слились с клавишами, и отдавали им горечь сегодняшней ссоры, боль, слёзы, выплёскивая в них всё это вместе с творением великого австрийца. И рояль плакал, как плакала она сегодня утром, когда звучали потоки оскорблений, и шум шагов по квартире, и шорох заталкиваемой в сумку одежды, и хлопанье входной двери. Рояль плакал её голосом.

Финальные аккорды сонаты словно вобрали всю её боль и выплеснули в притихший зал, вернувшись к Виктории аплодисментами. Она поднялась, привычно поклонилась, но выкрики восторженных зрителей сменились тревожным аханьем.

Обернувшись, Виктория увидела, как по лакированным бокам рояля пробегают языки пламени, и через миг он вспыхнул, словно облитый бензином, столб пламени поднялся чуть не до потолка сцены, а ядовитые пары горящего лака заставили слезиться глаза… Странно, она пыталась заставить себя удивиться и не могла. Ныли кисти рук. Концерт был прерван, естественно. Пожарные, недолго думая, списали инцидент на короткое замыкание.

Поздно вечером, уже дома, Виктория набрала хорошо знакомый номер. Разговор был коротким: бывший любимый, ей казалось, безуспешно пытался отбиться от острых, безжалостных фраз, как топор падающих и отдаляющих его всё дальше и дальше, но лучик надежды Виктория ему всё же дала. Когда разговор закончился, и она нажала, удовлетворённая местью, кнопку «отбоя», сквозь голову словно протянули тонкую ниточку боли. В нос неожиданно вновь ударил запах горящего дерева и лака.

Показалось, конечно, показалось…

Андрей приехал к родителям, из шумного города впервые за несколько лет вырвался, и сразу, как говорится, «с корабля на бал!» Сидит сейчас за столом в родном доме («Некогда, некогда родном» — кто-то смеётся-хихикает внутри), отец с красной рожей («Нельзя так про отца!» — это голос так называемого рассудка пытается вмешаться), астматически отдуваясь, хватается за бутылку. Мама пытается его остановить:

— Витя, нельзя тебе много, давление!

— Клавка, тихо, кто в доме хозяин, я или кошка?! — и гулко хохочет над избитой шуткой.

Из остальных присутствующих лучший папин друг Михаил, дядя Миша, значит, толстяк почти лысый. И квартирантка родителей, Светлана Павловна («Можно просто Света» — как она представилась при знакомстве, стрельнув карими глазами и тут же опустив) — эффектная брюнетка в облегающем красном платье. Хлебосольные родители Андрея также пригласили жиличку на семейные посиделки.