Генри Роллинз: Железо

…

Чёрт бы тебя побрал, Алан: я торчал здесь весь день. Шесть часов вечера. Скорей бы уйти с работы. Неприятно работать ещё и ночью. Мне некуда идти, и всё-таки… Я жду Алана, который придёт и сменит меня. Сейчас шесть пятнадцать, он опоздал на пятнадцать минут, чёрт бы тебя побрал, Алан. Через 45 минут Алан входит, у него из глаза сочится кровь, лоб расквашен. Алан работает ещё в этом модном обувном магазинчике через дорогу. В 6 часов обувную лавку ограбили, и грабитель ударил Алана по голове прикладом. Алан спрашивает, не могу ли я отработать за него смену, чтобы он мог съездить в больницу. Я спросил, уверен ли он, что не в состоянии работать. Алан уставился на меня, не веря своим ушам. Алан поехал в больницу на такси. Ночная смена. Я мог бы и так выйти в ночную смену. Мне не нужны дополнительные деньги, и лучше уж в магазине, чем дома, и всё-таки… чёрт бы тебя побрал, Алан.

…

Я играл в этом клубе в Сан-Франциско. За вечер до этого играла другая группа. Всю ночь гитарист сидел в маленькой комнатке, выключив свет. Он ни с кем не разговаривал. Отыграл два сета – стоял в тени и играл на своей гитаре. В перерыве уходил в маленькую комнатку и сидел в темноте. На следующий день комнатку прибрали, нашли пепельницу, полную окурков «Кэмела» без фильтра. На кончиках засох героин. Ну и жизнь.

…

…

Я смотрю в окно на тех парней, сидящих в баре. Они пялятся в темноту, они курят, они пьют, они не пытаются жить. Они пьют и ругаются, и сгорают, и плачут, и пьют, и ненавидят всё, и пьют, и скрежещут зубами, и пьют, и ломают себе руки, и пьют, и проживают медленную смерть, подобную жизни, и пьют, и тонут в собственном дерьме.

…

Когда мне было девятнадцать, я некоторое время работал в небольшой лаборатории в Роквилле, штат Мэриленд. В лаборатории содержались мыши, крысы и кролики. Я был трутнем. В понедельник мыл пол в лаборатории. Во вторник загружал грязные клетки в громадную мойку. Среда, четверг и пятница проходили примерно так же. Однажды я пересаживал триста мышей в чистую клетку, и ко мне в помещение вошёл Майк, начальник. Он сказал, что в лаборатории вспыхнула болезнь грызунов под названием эктромелия. Все животные должны быть уничтожены и сожжены. Майк: Генри, ты хочешь сделать это? Я имею в виду, тебя не стошнит? Я: Нет, чёрт возьми. Майк: Значит, ты это сделаешь? Я: Конечно.

Прекрасно. По распоряжению Национального института здравоохранения, пятьсот – семьсот тысяч маленьких зверьков следует уничтожить. Прекрасно, вычисти клетки, вымой полы, стерилизуй их помещения. Теперь я их убью. Большую часть штата перевели в другую лабораторию. Я остался почти один на один с животными. Для казни мне выделили совершенно пустую комнату. Я должен убить их газом. Процедура достаточно простая. Я должен поместить от тридцати до сорока зверьков в пластиковый мешок, откачать оттуда воздух, вставить трубку и пустить газ. Прекрасно. Нужно зайти в помещение к животным и переставить их клетки на тележку. Потом прикатить тележки в комнату смерти. Мне выданы мешки и баллон с газом СОг. Нужно убивать их, клетка за клеткой. Когда ящики наполнятся дохлыми мышами и крысами, нужно отвезти их в большую лабораторию НИЗ и там сжечь. Я убивал их с половины седьмого утра до половины пятого вечера. Каждый раз, когда следовало пускать газ, я видел, как зверьки умирают. Когда мышей загоняют в пакет, они ползают, принюхиваются и пытаются разобраться, куда это они попали. Потом я вставляю трубку и пускаю газ, а они прыгают на стенки мешка, пока он надувается. Похоже, будто они скачут от радости или что-то вроде. Падают на дно мешка, задыхаясь, вымокнув в собственной моче. Они всегда умирают с открытыми глазами. Я смотрел сквозь пластик и видел их глаза, их тельца, сваленные в кучу. Дно мешка всегда было тёплым от их мочи и кала. Я завязывал мешок и бросал его в специально маркированный ящик. Этот звук – я никогда не забуду этот звук, шипение газа и царапанье маленьких лапок по внутренним стенкам мешка. Они всегда умирали одинаково, с широко открытыми глазами, не понимая, почему умирают. Я был Адольфом Эйхманом. Мне было приказано уничтожать. Я не был убийцей. Я просто старался сделать свою работу с максимальной эффективностью. Я должен убивать и сжигать. Мне нравится, как это звучит. Да, я привозил их в лагерь на тележке, куда вмещалось сразу до двух тысяч, эффективно. Я травил их газом в камерах, куда заключались их тела, их экскременты и их болезнь. Эффективно! Их трупы отправлены в печь и сожжены, от них остался обеззараженный пепел, эффективно. Они называют меня убийцей. Святой – может быть, а убийца – нет. В конце концов, это я исцелил болезнь. Это я остановил её распространение. Я уничтожил больных и слабых, тех, кто не приспособлен к выживанию. Понимаете? Я делал работу, которая должна быть сделана. Я пытался дать рост сильной, совершенной, здоровой расе, и вы называете меня преступником? Я гуманист в высшем смысле этого слова.