Родди Дойл - Ссыльные

— Господь с ними, — сказал он тогда.

Ифа все записывала.

— Девяносто два, — сообщила она, — пели «Я слишком сексапил».

Так что вообще‑то взваливать все на себя заново ему совсем не улыбалось — ни провальных начал, ни кровавых концов. На надо ему этого. У него нет времени. И сил нет. Ему и так неплохо.

Когда наутро Ифа встала, Джимми с детьми сидел на полу в кухне среди сотен компакт — дисков.

Джимми улыбнулся ей снизу вверх и обхватил пацанов руками.

— Папа группу собирает, — сказал Марвин.

— Ох господи, — вздохнула Ифа.

Несколько дней было непросто.

Джимми не хотелось возвращаться к директорству — очень не хотелось. Не хотелось мучиться, да и больше того: никакой музыки тут не придумаешь — нет больше такого, что его бы по — настоящему раскочегарило. У «Повинностей» был соул — Джеймс Браун на завтрак, Отис Реддинг на ужин. Джимми первым из ему известных владельцев «Уокмана» мог намеренно пропустить автобус лишь затем, чтобы дослушать до конца «Пленника любви» или «В долине» и не убавлять звук, когда пора оплачивать проезд.

Из всего, что игралось теперь, многое нравилось ему, однако не настолько, чтобы туда нырнуть и утонуть. Однако при всем при том что‑то подталкивало его в затылок — давай, давай дальше.

А Ифе было мерзко от того, что она встала между ним и его махинациями. Злилась же она, потому что никаких махинаций в данное конкретное время у Джимми быть не должно. Она на шестом месяце, господи ты боже мой, она отекает, как верблюд. Бывают дни, когда и шевельнуться невозможно, когда с нее пот градом. Но эти махинации и планы Джимми — а язык у него подвешен так, что он им буквально строит все эти свои мечты, — вот что она всегда в нем любила. Да он уболтал ее и залез к ней под юбку через час после знакомства.

Ей хотелось его убить.

Они избегали друг друга.

Он мыл посуду — даже ту, из которой не ели. Он мыл детей — до потери пульса, пока им всю кожу не стягивало. На сон грядущий рассказывал им сказки, которые никогда не кончались. Как‑то Ифа заглянула, когда вся компания свернулась калачиками на большой кровати — слушали Джимми.

— Жила — была, — говорил он, — феечка по имени Пи — Джей, и ей очень хотелось сделать карьеру директора группы.

Ифа не засмеялась. Не улыбнулась.

Она ушла.

Села в кухне и постаралась ни о чем не думать.

Джимми вошел и обогнул ее, стараясь не задеть табурет. Набрал в чайник воды из‑под крана.

— Чаю?

— Да. Спасибо.

Сел напротив.

— Ну что, — сказал он. — Как у тебя день прошел?

Она улыбнулась. Не смогла удержаться. Подняла голову — Джимми тоже ей улыбался. И она заплакала. Ей вдруг стало, как закипающему чайнику. Хлынули потоки влажного счастья и облегченья. Ифа протянула руку через стол, и Джимми взял ее. Ифа уже приготовилась сказать: валяй. Собирай свою группу. Потому‑то я тебя и люблю.

Свободной рукой она вытерла глаза и снова посмотрела на него. И заметила, что он смотрит на стойку с компактами в углу, между холодильником и стеной.

— Джимми!

— Чего, коза?.. извини… Чего?

— Ты что, на меня даже несколько секунд посмотреть не можешь? Я так плохо выгляжу?

— Да нет, — ответил Джимми. — Роскошно ты выглядишь.

Ифа завопила и вскочила на ноги.

— Слушай, ты, — сказала она. — Ты думаешь, что все знаешь, а вот фиг. К твоему сведению, жена Стиви Уандера не ходила ни с каким пузом, когда он записывал «Внутренние видения». С пузом она была, когда он писал «Песни в ключе жизни», а свой блядский чай залей себе в жопу.

Ифа никогда не говорила «блядь» или «блядский».

Джимми остался сидеть в кухне один. Через двадцать минут они обнялись и снова поссорились. И всю неделю так у них катилось. Куда деваться.

В пятницу Джимми шел домой. По Парнелл, к станции «Тара — стрит». Машину отогнали в ремонт. Марвин и Джимми — Второй залили в бак жидкой грязи из сада.

— Мы ставили эксперимент, — сказал Марвин. — Нефть тоже из земли добывают.

— Только не в Ирландии, — ответил Джимми, засовывая руки поглубже в карманы, чтобы не придушить сынка.

Ну, в общем, шел он по Парнелл — стрит мимо какой‑то африканской лавки, и тут его остановило что‑то на витрине. Парики, что ли, — целая гроздь там висела. Джимми подошел ближе, пригляделся — он такой Ифе купит, вот этот розовый, по приколу… и тут кто‑то с ним столкнулся, прямо сбил его наземь.

— Прассьтите!

Румын, молоденький совсем, это Джимми еще успел заметить, когда голова его стукнулась о бордюр, а по руке проехал курьер — итальянец на велике — итальянец, уже достаточно поживший в Дублине.