Саймон Ингс - Бремя чисел

— Кэт, ты только посмотри на эту стерву!

Ага! Вот оно что! Выходит, Хэзел в курсе, что Маргарет отбила у нее полицейского? Интересно, что ее соседка скажет, если спросить открытым текстом, на что она намекает?

И так далее, и так далее. Все вокруг рушится, как костяшки домино. И чем больше экспериментов, тем хуже понимаешь, что к чему. Странно, ведь она все время пыталась смотреть миру в глаза холодно и бесстрастно, словно жизнь — это череда несложных задачек. Ряд вопросов, на которые всегда имеется ответ. И девушка ждала ответов на свои вопросы. Чувства же здесь ни при чем.

Кэтлин рассказала Хэзел о вечере, проведенном с Диком.

— О господи! — воскликнула та. — И тебе не было страшно?

Кэтлин покачала головой.

— Я бы позвала полицейского, — сказала Хэзел.

У нее на все был один ответ: «Я сейчас позову полицейского!»

Сначала люди приходили в замешательство от такой угрозы: кондукторы в автобусе, медлительные официантки, мужчины, которые на свою беду ненароком задели ее на улице. Однако вскоре всем становилось понятно, что перед ними просто круглая дура.

Блицкриг в самом разгаре. Бомбежки косят ряды лондонцев. Силы народа на исходе. И в то же время страх почти не ощущается. Детально разработанные планы по поддержанию общественного порядка оказались сущей ерундой: в них не было никакой надобности. Тысячи больничных коек в госпиталях от Кройдона до Мидлсекса как стояли, так и стоят пустые. Стоит только завыть сирене, как лондонцы устремляются в метро, а после отбоя вновь спокойно выходят на свет божий — причем по собственному желанию. Опасения, что бомбежки превратят народ в некое подобие троглодитов-морлоков из романа Уэллса, оказались досужей выдумкой.

Театры и кинозалы закрываются, как только с небес начинают падать бомбы, но затем тотчас открываются вновь. На чердаках Пламстеда и Элстри сценаристы-дебютанты, отупев от бомбежек, продираются сквозь тернии самовыражения, а ножницы цензора превращают плоды их трудов в стандартный набор типажей. Сломленный духом летчик; неунывающая продавщица; хладнокровный герой, ожидающий своего часа; стервозная нью-йоркская журналистка на высоченных шпильках, высказывающая высокомерные суждения; надежный, хоть и в вечном подпитии, работяга. Любой, кто прошел сквозь узкую калитку цензуры, превращается в человека с улицы, в символ толпы, а значит, утрачивает человеческие черты.

Каждый вечер после работы Кэтлин смотрит фильм, который неотличим от того, что она видела вчера. Может показаться, что это вообще одна и та же картина: серия вежливых диалогов, которые происходят в одинаковых белых интерьерах. Каждая комната обставлена со вкусом. Там всегда есть высокое, во всю стену зеркало, пачка сигарет на кофейном столике, а у окна курят, о чем-то беседуя, мужчина и женщина.

Эта красивая пара явно достигла некоего эмоционального кризиса. Мужчина говорит:

— Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что это значит?

Хотя люди на экране черно-белые, рот у мужчины кроваво-красный.

— Меня запросто могли убить!

Кэтлин просыпается и пытается вскрикнуть.

— Мне, пожалуйста, отбивную, — произносит бесцветный молодой человек, одиноко сидящий за столиком.

Карандаш в ее руке — сложный хирургический инструмент. И она понятия не имеет, как им пользоваться. Сами по себе, словно по волшебству, в блокноте возникают буквы…

Кэтлин удивленно моргает, глядя, как цвета вокруг нее превращаются в черно-белую гамму. Она на работе, стоит возле столика номер три. Девушка произносит машинально:

— Вы будете что-нибудь пить?

— Да-да. Мне чашку чая, пожалуйста.

Кэтлин выводит букву «Ч».

На протяжении всего дня она то и дело погружается в сон. Такое случается со всеми официантками — причем довольно часто. Практически любой разговор рано или поздно переходит на тему сна. Сколько часов полагается спать, какой сон полезней всего, где и когда лучше спится. Дженни — она работает на кухне — утверждает, что нет лучшего снотворного, чем чистка овощей в обеденный перерыв, когда бар заполняется народом. По ее словам, это дает возможность основательно вздремнуть минут пятнадцать — и «никаких снов».

Кэтлин ей завидует. Потому что, даже когда она не спит, ее жизнь полна сновидений — стоит просто закрыть глаза. Иногда невозможно толком понять, сон это или явь. Уже несколько раз с ней бывало так, что она завтракала, умывалась, одевалась, садилась в метро, спешила на работу — но потом неожиданно просыпалась дома, в постели, плохо понимая, где находится, — и, самое главное, совершенно деморализованная мыслью о том, что сквозь всю эту утреннюю рутину придется пройти снова и снова.