Майкл Тернер - Порнографическая поэма (The Pornographer`s Poem)

Прямо перед ужином в мою дверь постучали. Мама. Я почувствовал себя на редкость глупо, когда она спросила разрешения войти. Глупо, поскольку казалось: раз уж я провинился, то тем самым лишен всяких прав. Ну что же…

— Да, заходи.

Помню, я не повернулся лицом к двери: поворот должен стать частью моей самозащиты и сопровождаться оправдательной речью. Дверь скрипнула. Послышались шаги. И ничего. Я ждал. Казалось, прошло несколько лет, прежде чем мама назвала мое имя. Мне показалось, что я схожу с ума. Примерно таким же образом, как тогда, когда жег фотографии. Тогда она позвала меня снова. И потом сразу:

— Зачем ты сжег фотографии своего отца?

Не помню, как повернулся, следующий момент — это когда я уже обнимал маму. По-моему, я сжимал ее довольно долго. Затем к нам присоединилась сестра, помню, я еще подумал, что она слишком глупа, слишком еще мала, чтобы понять, что происходит, помню, как мама плакала от боли, от страха, от одиночества. Когда наконец сестренка спросила, что произошло, мама шумно вздохнула, беря себя в руки, и сказала:

— Как насчет того, чтобы спуститься и посмотреть кино?

У мамы в спальне нашелся кинопроектор. Рядом с ним стояла грандиозных размеров металлическая канистра. Надпись на ней гласила: «1960–1969». Мама пригласила нас рассесться поудобней — на ужин ожидались хот-доги и томатный суп, — и мы приступили к просмотру. Все происходило достаточно странно. Мы никогда еще не ели в родительской спальне, особенно с тех пор, как маму охватила паранойя по поводу того, что мы испортим ее золотистую софу. И что же там с моим наказанием? Я серьезно надеялся, что его еще можно как-то избежать.

— Фильм, который мы будем смотреть, называется «История этой семьи», — сказала мама со слезами в голосе. — И хотя мы в последнее время не очень много снимали, это не значит, что фильм — хлюп, хлюп — закончился.

На катушке поместилось десять лет, и мы смотрели все: мама и папа еще до того, как поженились. Их свадьба. Я в недельном возрасте, еле живой после операции — выправляли грыжу. Сестренку, родившуюся несколькими годами позже, привезли домой из роддома. Она вся такая розовая и сморщенная. Каникулы. Отпуска. Дни рождения. Родственники. Иногда мама комментировала, иногда плакала, порой — и то и другое одновременно. Мы смеялись над бабушкой, курящей сигару, дыхание снова замирало, когда отец нырял с высоченной скалы где-то недалеко от Орегона. Отец моего отца, о котором я только слышал, прикуривает сигарету где-то на пляже. В какой-то момент мама вдруг отрубила проектор, намереваясь то ли досказать историю, то ли вообще поговорить о чем-то совершенно ином.

Все затянулось допоздна. Помню, я остолбенел, глянув на часы и обнаружив, какая глубокая уже ночь. Наверное, никогда в жизни я еще не бодрствовал после полуночи. Но я вовсе не чувствовал усталости. Скорее боялся, что скоро уже меня уложат. Мама повела сестренку наверх, велев мне подождать. Вернувшись, она еле слышным от усталости голосом сказала, что не станет меня наказывать, что теперь понимает мои чувства. Но все-таки совершенно недопустимо жечь фотографии, а потом еще и лгать. Если даже мне не хочется на что-то смотреть, это еще не означает, будто все остальные тоже должны этого лишиться. Еще она сказал, что такие ситуации часто встречаются в жизни, причем с возрастом все становится сложнее. Просто надо откровенно обсудить произошедшее, и тогда часто то, что казалось негативным, оказывается позитивным. Затем она поцеловала меня. А я поцеловал ее. И пошел спать.

— Как вашей матери удавалось содержать вас с сестрой после того, как отец ушел?

— Он не ушел, его вышвырнули.

— Очень хорошо. Как вашей матери удавалось содержать вас с сестрой после того, как отца вышвырнули?

— Она работала. Она все время работала.

— Кем же она работала?

— Цитологом. Моя мама — цитолог.

— Цитология — изучение клеток.

— Клеток и поведения клеток, точно.

— И кто же приглядывал за вами, пока мать работала?

— Мы сами приглядывали друг за другом. Институт рака был достаточно прогрессивной организацией, чтобы позволить маме работать в те часы, когда мы в школе.

— Ваша мать была религиозна? Она приобщала вас к какой-нибудь религии?

— Да. Мы с сестрой были конфирмированы в англиканской церкви.

— Наши записи свидетельствуют, что после конфирмации вы крайне нерегулярно посещали церковь. На это есть какая-то причина?

— Мама сказала мне после конфирмации, что я достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения относительно церкви.