Исроэл-Иешуа Зингер - Йоше-телок

— И ведь отличная выйдет пара, — сказал он, — она мычит как корова, он таращится как теленок. Лучше пары не найти…

В низкие окна комнаты суда заглянул зеленоватый утренний свет и покрыл усталые лица мертвенной бледностью. Раввин поглядел в затуманенные окна и наморщил лоб. Он пытался в утреннем свете отличить синий цвет от зеленого, чтобы понять, можно ли уже читать кришме [145] Вопрос о том, когда начинать читать утреннюю молитву «Шма», обсуждается в талмудическом трактате «Брахот». Мишна гласит: с момента, когда можно увидеть различие между цветом тхелет (цвет лазури) и белым. Рабби Элиэзер говорит: когда видно различие между цветами тхелет и карти (цвет кормовых трав, т. е. сочно-зеленый). . Но в цветах он был не силен.

— Как вы думаете, — обратился он к двоим судьям, — уже можно читать кришме, э?

А в прихожей, возле бочки с водой, спал Йоше-телок. От усталости юноша так и остался лежать на полу и заснул так крепко, что даже не проснулся в тот час, когда он обычно стучал в ставни, созывая людей в синагогу.

Первые рассветные лучи озарили его бледное невинное лицо фантастичным голубым светом.

С большим жаром, глубокой верой и расточительной пышностью справляла Бялогура свадьбу на кладбище — свадьбу Цивьи, дочери Куне-шамеса, и Йоше-телка, помощника шамеса из большого бесмедреша.

Как только наутро раввин огласил с бимы решение суда и велел готовиться к торжеству, чтобы избавить город от мора, мужчины и женщины преисполнились великой веры. Они тут же увидели в немой девице Цивье и дурачке Йоше спасение для зараженного города.

Чего не сумели сделать доктора и обращения к мертвым, женский ребе и обмеривание кладбища, то — так верила Бялогура — сделает кладбищенская свадьба.

— Мудрец наш раввин, — хвалили его на рынке и в синагоге, в бане и на завалинках, — праведный человек. Ему эта мысль прямиком с неба пришла.

Насколько прежде люди были полны ненависти к виновникам, полунемой девушке и дурачку Йоше, настолько же теперь они вдруг прониклись состраданием, теплотой, даже любовью к ним.

— Бедняжка, она же сирота, одинокая! — вздыхали женщины.

Теперь в этой паре видели помощников, спасителей, единственную надежду. Поэтому все суетились, хлопотали, бегали, трудились, чтобы справить кладбищенскую свадьбу как можно красивее, богаче, веселее. Люди не могли дождаться дня свадьбы. Они тряслись над женихом и невестой — как бы с ними, Боже упаси, не случилось чего дурного. Боялись лишний раз взглянуть на них, как на сокровище, на драгоценные камни.

Больше всего тряслись над женихом, над Йоше-телком, — как бы он не сбежал и не оставил общину в дураках. Слишком уж он был молчалив, не выказывал ни капли радости. В бесмедреше Йоше теперь очень почитали. К нему никто больше не приставал. Если кто-то из учеников и спрашивал, не удержавшись: «Что, Йоше, хорошо было на печке?» — он получал нагоняй от всех:

— Негодник! Оставь его в покое! У него не сегодня завтра свадьба.

Почтенные обыватели стали приглашать его к себе на обеды, на ужины. Но никакого удовольствия, как того хотели люди, он не выказывал. Он не хотел ни к кому идти, не желал ни с кем и словом перемолвиться, только сидел целыми днями на пороге и читал псалмы. Ночевал он в бесмедреше на скамье.

— Йоше, — говорили ему, — хватит уже каяться. Развеселись, у тебя же свадьба на носу!

Но жених не хотел веселиться. Наоборот, он стал еще печальней, еще угрюмей, чем всегда. Он не хотел пробовать кушанья, что женщины приносили ему в бесмедреш. Съедал лишь тонкий ломтик хлеба, смоченный в воде, и потом долго читал благословение. Он ни на кого не поднимал глаз, лишь время от времени подходил к окну и пронзительным взглядом смотрел на улицу, на просторные поля, что тянулись за город. И люди начали оберегать его, ни на минуту не выпускали из виду. Они сопровождали Йоше, даже когда он шел справлять нужду.

— Жениху опасно ходить одному, — говорили они.

Горожанки трудились не покладая рук, особенно жены богачей и благотворительницы.

Из полотна, которое недавно раскладывали вокруг кладбища, они нашили множество рубашек, простыней, наволочек. Все хозяйки — и девицы, и женщины — собирались вместе, шили, кроили, мастерили. Девушки даже вышили Цивьины рубашки красным узором по вороту.

— Вот привалило счастье девчонке, — завидовали бедные женщины, чьи дочери засиделись в девках.

Авиш-мясник, который раньше все хотел спустить шкуру с Йоше, теперь рьяно занялся делами общины. Он ходил по рынку с большим мешком и собирал все, что только можно было. У богачей он брал одежду для жениха: капоту, талескотн, шапочку, ермолку, домашние туфли. Даже пояс не забыл прихватить.