Исроэл-Иешуа Зингер - Йоше-телок

Комната загудела, словно улей, когда из него достают мед.

— Ай, ай, — вскрикивали люди, — ты слышал?..

Всем все стало ясно, даже реб Мейерлу.

Он лишь хотел услышать главное, хотя уже не сомневался в том, что случилось на самом деле.

— Дочь Куне, — он вдруг обратился к ней по имени отца, как к почтенной женщине, — произошло ли между вами то, что пристало мужу и жене? Скажи суду.

Девушка не поняла.

Реб Мейерл нашел другое слово:

— У вас было соитие?

Девушка не поняла.

Реб Мейерл, очень сконфуженный, несколько раз снял и надел свою облезлую шляпу, ища слово, которое девушка поняла бы. Он покраснел. По его старым костям растекся жар, и от великого замешательства реб Мейерл сказал самыми простыми словами, как в Торе.

— Он лежал с тобой? — спросил раввин.

— Хи-хи-хи! — залилась девушка.

Но Куне-шамес стукнул по столу.

— Цивья! — окликнул он ее голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

И смех ее резко оборвался.

— Хи-хи, он спал, — сказала она, — Йоше-телок меня спал… хи-хи, на печке…

В комнате поднялся оглушительный галдеж. Сколько реб Шахне ни стучал по столу, все было без толку. Снова послышался возглас Авиша-мясника:

— Вот так телок! Это же бык, не будь я еврей…

Собравшиеся снова хотели избить Йоше, и снова реб Мейерл не позволил им.

— Люди! — воскликнул он. — Идите себе спокойно по домам! Теперь суд, с помощью Всевышнего, все сделает сам и сообщит городу свое решение.

Но никому не хотелось уходить. Больше всех упирался Авиш.

— Ребе! — суетился он. — Я забьюсь в уголок, сяду за печкой, меня даже не видно будет…

Но раввин не позволил ему остаться. Даже Куне-шамесу он велел идти домой вместе с дочерью. Люди, недовольные приказом, покинули комнату суда.

Как только все ушли, реб Мейерл взобрался по лестнице, приставленной к книжным полкам, с таким проворством, будто был вовсе не стариком, а молодым парнем. Он в два счета вытащил охапку огромных запыленных растрепанных книг в кожаных переплетах и вместе с двумя другими членами суда всю ночь корпел и мудрил над ними.

Нелегко пришлось реб Мейерлу и двоим его помощникам, сидевшим над большими книгами.

Что Йоше-телок виновен — это было ясно даже реб Мейерлу, а двоим другим судьям и подавно, но не было никаких свидетелей, которые видели бы произошедшее. А по закону нужны свидетели, которые бы присутствовали при этом. С другой стороны, сирота ведь ясно сказала все перед судом. Правда, на девушку нельзя всецело полагаться, поскольку она — причастное лицо, а причастному лицу верить нельзя. Но она ведь дурочка. Можно допустить, что она говорит чистую правду. Если бы он хоть отрицал обвинение! Но он ничего не отрицает. Он говорит недомолвками, не отвечает как следует.

Если бы речь шла о мужней жене, если бы имелось хоть малейшее подозрение, что у нее где-то есть муж, дело было бы куда труднее. Но здесь речь шла о девушке. Однако насчет Йоше нельзя быть полностью уверенным… Никому не известно, кто он и что он. Но в городе его считают холостяком. А если даже скажут, будто Йоше не холостяк, это не беда, поскольку, согласно Торе, еврею можно иметь нескольких жен. Не жениться на двоих — это всего лишь обычай, введенный рабейну Гершомом запрет [144] Рабейну Гершом бен Йегуда (ок. 960 — 1028 или 1040) — выдающийся ученый-талмудист из Германии. . В Земле Израилевой даже цадики берут себе двух жен. К тому же это еврейская девушка, сирота, которую надо спасти от стыда.

Все это он очень внятно и долго растолковывал двоим членам суда. А еще реб Мейерл вспомнил одно средство: во время эпидемий на кладбище женят двоих бедняков, самых нищих, самых забитых. Для этого находят какого-нибудь дурачка, помешанного или калеку; находят засидевшуюся в девках, даже распутную девицу, которая уже и не надеялась когда-нибудь пойти под хупу. Реб Мейерл знал, что это благое дело способно унять гнев небес. Так уже бывало в стольких городах! Реб Мейерл, полный веры, увидел в этом знак свыше, небесное знамение, промысел Божий — и, просветлев, закрыл большие тяжелые тома, и сказал обоим судьям:

— Вот что мы сделаем: поженим их, и поскорее, и прямо на кладбище. Благое дело укротит гнев. Ясно ведь, что это небесное знамение.

Реб Шахне высморкался в красный платок и согласился.

— Они эту кашу заварили, — сказал он, — им и расхлебывать.

Реб Тевл, торговец лесом, потянулся, расправляя уставшие после бессонной ночи руки, и усмехнулся в свою купеческую бородку.