Исроэл-Иешуа Зингер - Йоше-телок

У реб Мейерла на лбу выступил пот. Он несколько раз вытер лицо большим носовым платком и перешел от законов к человечности.

— Слушай, — сказал он, не зная, как к ней обращаться, — множество малых детей погибло из-за тебя и того, с кем ты предавалась блуду. Суд должен знать, чтобы очистить город от зла, чтобы прекратить кару небесную. Речь идет о людских жизнях.

Девушка выслушала все это так же молчаливо, как и его предыдущие речи.

— Может быть, ты боишься, — спросил раввин, — потому что тот, кто согрешил с тобой, богач, или знатный человек, или он дал тебе денег, или он важная персона? Тебе нечего бояться, ведь перед судом все равны: и бедный, и богатый, и важная персона, и тот, кто свежует туши. Откройся, сознайся в грехе и назови имя виновника, и да прекратится кара над неповинными душами, малыми детьми, которые не совершали никакого греха.

Девушка лишь шмыгнула носом.

Собравшиеся потеряли терпение.

— Нахалка! — закричали они и замахнулись на нее. — С тобой разговаривает раввин!

Авиш-мясник не утерпел.

— Ребе, — стал упрашивать он, — дорогой, позвольте мне, уж я ее разговорю. Она у меня мигом заговорит!

Но реб Мейерл не позволил Авишу поднять на нее руку. Вместо этого он сам перешел к суровым, резким речам.

— Не думай, — предостерег он девушку, — что община будет молчать! Тебя станут преследовать, гнать отовсюду как прелюбодейку. Твой ребенок будет незаконнорожденным. Святая Тора гласит, что такому человеку нельзя приходить в общину. Никто не захочет с ним породниться. И тебя никто не возьмет в жены. Ты станешь всеобщим посмешищем и навлечешь проклятие на дом отца. А твой отец может потерять место шамеса, поскольку прегрешения детей распространяются и на родителей. Но если ты сознаешься и назовешь виновника, его заставят жениться на тебе, и тогда с тебя и с твоего рода будет снят позор. Суд желает тебе добра. Отвечай!

Девушка смотрела на него застывшим взглядом.

Авиш-мясник больше не мог сдерживаться. Не спросив разрешения у ребе, он наклонился к девушке, силой поднял ее с пола и отвесил ей две оплеухи.

— Отвечай, шлюха, когда с тобой ребе разговаривает!..

От Авишевых оплеух Цивья рухнула на пол и разрыдалась. Она дрыгала ногами, лежа у всех на виду с задранным подолом. Раввин бранил Авиша, но никто не слышал его слабого голоса, затерявшегося во всеобщем галдеже. Оплеухи Авиша имели у собравшихся больший успех, чем речи раввина.

— Убить ее надо, — кричали люди, — шкуру живьем содрать!..

Девушку разорвали бы в клочья, если бы не ее отец, реб Куне. Он вошел в комнату суда с фонарем в одной руке и толстой палкой — в другой; вошел не смиренно, не с опущенной головой, а уверенно, выпрямившись во весь рост. Вместо того чтобы выслушивать упреки, он сам начал кричать на всех.

— Это что еще за сборище? — принялся он наводить порядок.

Реб Куне вел себя не как отец грешницы, которую только что схватили, а просто как шамес, который должен поддерживать порядок при раввине.

— Вон из суда! Вон! — закричал он.

Люди были так ошеломлены, что потеряли дар речи. Они не верили своим ушам. У каждого язык прилип к гортани.

Затем он подошел к дочери. Он поднял ее с пола, закутал шалью ее растрепанную голову и твердым шагом, как будто вел Цивью к хупе, сметая всех с пути, подвел дочь к раввину и неторопливо заговорил.

— Что с нее взять, с сироты? — сказал он раввину. — Бедняжка слабоумная, калека — совсем ума нет. Пусть лучше за телка возьмутся, это из-за него, безбожника, она попала в беду.

Высокий лоб раввина превратился в сплошную сеть морщин.

— Какого телка? — не понял он. — Что ты говоришь, Куне?

— Да нашего же, да сотрется его имя, — бушевал Куне. — Это все Йоше, мой помощник. Вот как он мне отплатил за мою доброту, за то, что я взял его, нищего, к себе в дом, дал крышу над головой!

— Йоше? — удивились люди. — Псалмопевец? Этот… этот… телок?

— Он уже не телок, — закричал Авиш-мясник, — а настоящий бык, не будь я еврей!.. Ха-ха!

Реб Мейерл одновременно побледнел и потемнел лицом, став точь-в-точь как стены в комнате суда, которую община уже давно не белила. Ох, ох, что Сатана натворил в его Бялогуре! Танцевал под самым его носом, а он, пастырь своей общины, ничего не видел. Поймали шамесову дочь, которая согрешила с помощником шамеса. И где согрешила? Прямо на кладбище! Ой, беда, беда, как же евреи погрязли в грехе! Ой, беда!

Он поднялся с жесткого стула и сурово приказал:

— Куне, иди и приведи его. Пусть немедленно явится в суд!