Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты

Он отвернулся, и лицо его снова приняло злорадное выражение — его забавляла человеческая комедия, которую разыгрывали перед ним. Сущий балаган! И наш герой сделал три танцующих шага навстречу какой-то матроне и с самой дерзкой своей улыбкой предложил ей галантно руку.

Карл ушел от Дезуазо сразу же после обеда, даже не предупредив брата о своем уходе. Диожену пришлось возвращаться одному по темным улицам. Он шел торопливым шагом, снова и снова переживая свой позор. Обида комком стояла в горле, он не мог ее проглотить, горечь ее была в груди, в сердце, в руках, во всем теле!

Господи, как жестоки творения твои! Разве не с искренней радостью пошел он на этот прием? Почему люди так злы? В голове у него шумело, уши пылали, нервы были напряжены. Почему бог допускает, чтобы на древе зла, возросшем по бесконечной благости его, расцвела пышным цветом такая злоба? А ведь сегодня, когда Диожен, слуга господен, страдает от уязвленного самолюбия, зерно ненависти может запасть и в его сердце. Зерно это, того и гляди, разрастется и безраздельно завладеет душой...

Город стареет с каждым днем, с каждым днем становится все безобразнее. До сих пор не считают нужным хоть немного осветить улицы... Диожену давно не приходилось ходить по городу в такой поздний час... Нет! Он обязан вооружить свое сердце терпимостью, обязан бороться с самим собой — и преградить ненависти путь в свою душу. Но ведь должна же злоба, проходящая через всю человеческую историю, иметь какую-то исходную точку, начало, исток! Древо зла в раю ровно ничего не объясняет, нужно искать объяснения где-то раньше, даже за пределами теологического учения о Лукавом, за пределами мифа о Люцифере, восставшем против творца и зиждителя вселенной... Тайна святой Троицы — тайна весьма приятная, этакая милая, славная загадка по сравнению с другой, поистине жуткой тайной — с изначальной двойственностью Добра и Зла. «Вначале было слово», — говорит святой Иоанн. Неужто это и есть исток всего Мрака, Зла, Лукавства — в мире, рожденном божественной Первопричиной? Вот где главная загадка, которая пригвождает верующего к кресту сомнения. Всякий бунт, всякое отступничество — разве не происходят они от горестного зрелища, какое являет собой мир? О, головокружительная бездна сомнения! Как хотел бы он вырвать с корнем из своей души эту извращенную тягу к мудрствованиям и остаться тем, кем он должен быть: священнослужителем, покорным, скромным и смиренно кающимся в прегрешениях своих, как Иов на своем ложе!

Недалеко от моста Пьер ему вдруг показалось, что навстречу движется стадо каких-то рогатых животных. Нервно вытер он тыльной стороной руки капли пота со лба, словно изгоняя из головы кощунственные мысли. Что ж это он богохульствует?.. Стадо приближалось с неистовым блеяньем. Козы, длиннобородые козлы, козлята на высоких ножках шарахались из стороны в сторону, толкали друг друга, надвигались на него странным водоворотом, преграждали ему путь. Диожен прирос к месту. Его била дрожь, ноги подкашивались и горло сдавили спазмы — он не мог произнести ни звука... Там, у перил моста, в сумраке ночи вырисовывалась высокая черная фигура — неясный, расплывчатый силуэт...

Был ли то Дьявол, в существовании которого он только что сомневался? Или на мосту возник призрак Эпаминондаса Гийома, гиганта в семь футов ростом, трагического дервиша, который, по слухам, начинает кружиться волчком всякий раз, как простой смертный осмелится взглянуть в его страшное лицо? Диожен снова двинулся по булыжной мостовой; он шел потупив взор, дрожа всем телом и чувствуя, как у него от страха бегают по спине мурашки. А может быть это Лидия Попе, длинноволосая женщина-оборотень, которая может появиться в любой час ночи в образе кота с горящими глазами, а не то обернуться белой свиньей или взлететь орланом на дерево и там растаять, поднявшись к небу спиралью черного дыма? А может быть, перед ним стадо макандасов [42] Макандасы — по народному поверью, колдуны, которые толпами разгуливают по ночам, пугая прохожих (прим. автора). , а гигантская тень на мосту — их вожак, злобный колдун, который стоит на голове, скрестив руки и ноги?

Пошатываясь, бормоча заклинания, Диожен развязал веревку, которой была подпоясана его сутана, и крепко зажал ее конец в кулаке. Он двинулся вперед и, высоко подняв над головой руку с веревкой, приготовился нанести удар. Козел бросился ему под ноги. Диожен упал. Запутавшись в сутане, он бешено отбивался, пытаясь встать; наконец он вскочил на ноги, растерянный, с блуждающим взглядом. Значит, вчерашнее посвящение в сан, святое помазание не в силах предохранить его от страха перед злыми ночными духами, на которые так щедра народная фантазия! Он попятился, споткнулся о камень и чуть не растянулся снова. Тогда, с героизмом отчаянья, он ринулся вперед, пробивая себе дорогу. Вот стадо осталось позади. Он побежал. Путь к Порталу Ля-Сьери лежал через лабиринт узких переулков с покосившимися домишками. Он бежал во весь опор. Возле реки послышался дикий хохот, отдававшийся эхом в ночной прохладе. От страха у Диожена стучало в висках. Он мчался вихрем; камешки пулями летели из-под его башмаков.