Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты

Эдгару не нужно было перечитывать письмо; стоило ему пробежать взглядом по первым, уже стершимся строчкам, дотронуться до измятой бумаги, услышать ее шуршание — и в памяти тотчас возникала, как давний аромат, вереница знакомых фраз, исполненных отчаянья и глубокого смысла.

Остаток ночи он проведет в мыслях о погибшем друге. Дремотные раздумья, паломничество в страну воспоминаний, языческая, но от этого не менее ревностная молитва, одинокая всенощная... Завтра, полный решимости, он устремится в гущу жизни, неудержимо, словно неистовые притоки Агуамучо, кипящие в красных обрывистых берегах. Да, он решил, он кинется в эту корриду, искрящуюся, пеструю, рискованную, — со всеми ее перспективами и последствиями.

Лежа на узкой кровати в стиле ампир, облаченный в величественную расшитую рубаху, монсеньор архиепископ весь был испещрен полосами тени и света, пробивающегося сквозь жалюзи, отчего казался гибридом тюленя и зебры. Он бодрствовал. С четырех часов утра, когда зазвонили к заутрене, пропал сон. А может быть, дело не в колокольном звоне? Ведь, казалось бы, к колоколам пора ему и привыкнуть... Стареет он, вот что! Проблемы все усложняются, а он все старится да все разбухает, как тыква под лучами солнца...

Он сел. Живот качнулся вправо, потом влево и остановился, подрагивая, как желе в заливном из гусиной печенки. Прочитал ли его святейшество письмо, которое он послал? Этот треклятый карманный линкор «Граф фон Шпее» мог выкинуть еще какую-нибудь штуку. И папа так бы ничего и не узнал. Да, хороши дела, нечего сказать!

Утренний свет, трепеща, уже просачивался в комнату сквозь ставни. Монсеньор встал, облачился в фиолетовую сутану, надел на палец пастырский перстень и сел перед небольшим секретером кедрового дерева. Подперев голову руками, он погрузился в невеселые мысли.

Порой его взгляд падал на пергамент, лежащий на столе, и старательно выписанные буквы латинских фраз казались ему толпой смешных человечков; они плясали бамбулу и, размахивая чудными ручками, сделанными из толстых и тонких штрихов, показывали ему кукиш. Вот это готическое F похоже на священника Кра — на мошенника Кра, как втихомолку называют его прихожане. Это J — ну точь-в-точь вспыльчивая мать-настоятельница общины Нерукотворного образа, когда она в защиту от солнца напяливает соломенную шляпу поверх гофрированного чепца. Это L... На кого похоже это L? Fili mihi ... [8] Сыны мои ( лат .). Папское послание, в котором говорилось о назначении некоего святого отца из монастыря Пречистой девы Марии, — американца, вернее, канадца из Соединенных Штатов, — епископом Кайеса, — это послание было вещью реальной, подлинной, неопровержимой... Сразу узнаешь напыщенный, велеречивый стиль, который вошел в моду в Ватикане с той поры, как там появился новый кардинал — правитель дел. Толстый палец отпустил пергаментный лист, и послание быстро свернулось в трубку, как ленточка серпантина на веселой пирушке. Архиепископ отодвинул его тыльной стороной руки.

Война принимала довольно странный оборот. А ведь он был пастырем, более того, — в глазах хищной своры своих каноников и аббатов он один отвечал за неприкосновенность своей епископской вотчины, которая по давней традиции была бретонской. Если кусок уплывет из-под носа, эти шуаны всегда свалят вину на него, какие бы объяснения он ни придумал. Разве угадаешь, какие новые сюрпризы преподнесет тебе война!.. И потом еще это письмо, в котором он поздравлял маршала Петэна с «национальной революцией»... В случае поражения нацистов уж ему постараются все припомнить... Да и папский нунций его недолюбливает. Уже нашептывает кое-кому... Теперь на все церковные приходы и епархии Гаити метят янки!

Архиепископ встал, хлопнул в ладоши. Тотчас вбежал мальчик, поставил на место туфли с рубиновыми пряжками, потом бросился открывать ставни. Монсеньор остановил его движением руки.

— Хорошо ли почивали, ваше преосвященство?

Архиепископ неопределенно покачал головой.

— Антенор, сегодня я буду завтракать у себя в кабинете. А сразу после завтрака приму новых дьяконов... Ступай...

Монсеньор опять сел перед секретером, играя визитной карточкой, на которой значилось:

«Жозеф Колиньон, эсквайр.

Священник монастыря

Пречистой девы Марии».

Быстрыми движениями карандаша монсеньор нарисовал над именем эсквайра кардинальскую шляпу. Левой рукой он ощупывал сигары «коронья», уложенные в ароматную коробку; жирные пальцы обхватывали каждую сигару, поглаживали ее, на миг останавливались, словно подсчитывая, сколько в ней табака, потом снова пробегали по сигарам, легкие, ласкающие. Передумав, он выдвинул ящик, достал большую коробку сигар «упман» в алюминиевом футляре. Открыл коробку, лизнул сигару, обрезал кончик и поднес спичку.