Кальман Миксат - Том 2. Повести

— Благодарю, господин барон, пойдемте…

Они миновали рабочий поселок и маленькую деревушку, которая состояла из нескольких домиков под соломенной крышей, — и перед ними открылся черный мир. Угольная пыль покрывала землю, листья растений и деревьев. Вся округа имела самый печальный вид, напоминая какое-нибудь траурное извещение или некролог. Только вдали, посреди небольшого пятнышка — соснового леска, мило поблескивала на солнечном свете красная крыша дворца да железный купол колокольни.

— Вон там ваш дворец, сударь!

Господин Дружба буквально пожирал его глазами.

— Туда мне тоже нужно пойти, — заметил он печально.

— Это невозможно.

— Но я все-таки пойду, — сказал он решительно, и его лицо приняло строгое, горькое выражение.

В конце деревни скрипела жерновами мельница, стоявшая на мелкой речке, вода в которой была темнее чернил.

Они свернули в поле. Вильдунген показал участок Копала; это были земли, изрытые рвами и оврагами. Кое-где виднелись жалкие грядки огородов, низкая, по колено, рожь, все еще зеленая, хотя в других местах ее давно убрали, и с такими тощими колосьями, что их можно было бы протащить сквозь отверстие в чубуке трубки. Только для этого они и годились. На незасеянных полях росла полевая бузина с черными ягодами да густой можжевельник, тоже с черными плодами.

Участок был довольно большой, он подковой уходил до самой опушки соснового бора, где стоял дворец, обнесенный высокой каменной стеной; когда-то у него был и подъемный мост.

Они обошли поле. Господин Дружба, человек педантичный, поковырял почву и записал в свой блокнот, что земля здесь — красная глина, зарисовал план участка, нанес рвы и спросил инженера, нет ли угля в недрах земли.

— Я рыл, искал, но убедился, что нет здесь ничего, кроме ада.

Между тем они обогнули сосновый бор и окольным путем вышли к деревне с другой стороны — там, где была шахта. Кутораи немного отстал, профессор послал его за каким-то растением, красневшим на противоположной стороне обрыва.

— Господин барон, — сказал Дружба, когда они остались наедине, — проведите меня сейчас во дворец.

Молодой человек заулыбался.

— Вы, вероятно, думаете, что у меня есть крылья и я могу проникнуть куда угодно…

— Вот именно, крылья, и к тому же не голубые, ангельские, а розовые, как у Амура. И вы умеете проникать, куда вам нужно, если и не по воздуху, то под землей. Ведите меня подземным ходом!

Молодой Вильдунген побледнел.

— Вам это приснилось, — сказал он в смятении, впившись в него пронзительным взглядом.

— Я все знаю, — ответил Дружба могильным голосом. Лицо Вильдунгена из бледного стало пунцовым.

— Я все знаю, — тихо повторил Дружба, — и никогда вас не выдам. Пусть меня накажет бог!

Молодой инженер поклонился в знак того, что он вынужден повиноваться.

— Я попытаюсь, сударь. Подождите меня под липами. Я постараюсь через час вернуться с ответом.

— Меня не возьмете с собой?

— Это невозможно. Но что смогу, то сделаю.

Молодой инженер поспешно спустился в шахту, а господин Дружба устроился в тени деревьев и закурил трубку, прислушиваясь к скрипу вагонеток. Старый рабочий напевал унылую словацкую песню:

Господин Дружба слушал до тех пор, пока не выучил ее наизусть. От скуки он даже пытался перевести эту песню на венгерский язык, мучительно сражаясь с рифмами и цезурами. Когда подошел Кутораи, Дружба недовольно замахал на него рукой.

— Тсс! Не отвлекай меня от умственных занятий.

Но Кутораи не мог удержаться, чтобы не показать свою находку.

— Посмотрите, достопочтенный господин профессор… оленьи рога.

— Где ты нашел их?

— В овраге.

— Хм, вам, Кутораи, удивительно везет на рога, — проворчал Дружба.

Кутораи нахмурился и, опершись о дерево, погрузился в такое глубокое раздумье, словно ему задали необычайно сложный ребус, а господин Дружба продолжал заниматься поэзией. Между тем время прошло незаметно. Неожиданно появился инженер и знаком попросил Дружбу следовать за ним.

Вильдунген привел его в деревянный барак, который называли конторой; там был какой-то чиновник с гусиным пером за ухом, он вел учет поданного на-гора и отгруженного угля. Молодой Вильдунген довольно бесцеремонно выпроводил его: